МОНОЛОГ МАТЕРИ ВИКТОРА ЦОЯ

     «Был Витюша, как все мальчишки, непоседливым», – вспоминает Валентина Васильевна Цой. Ей выпала горькая участь идти за гробом единственного сына. Но материнская память о нем – светла.

У каждого человека должно быть в жизни теплое место. Мне было всегда тепло рядом с сыном. Наши взаимоотношения с ним я кропотливо выстраивала — кирпичик к кирпичику. Как только принесла его домой из роддома, стала устанавливать контакт. Сама я женщина не из тихих. Смотрю, моему сынуле это не нравится: только я повышаю голос, он еще громче моего кричит — возмущается со страшной силой. Когда же я с ним ласково, в приглушенных тонах разговариваю — лежит себе спокойненько в кроватке. Я так и говорила с ним всю жизнь — полушепотом...

У Витюши всегда был собственный мир, и я его берегла. Еще в детском саду заметили, что мальчик хорошо рисует, показывали его картинки профессиональному художнику. Детский сад провожал малышей в школу, и Вите подарили книжицу с надписью: «Нашему художнику».

Когда Вите исполнилось четыре года, мы получили квартиру на улице Космонавтов. Обставлять ее или украшать особо было нечем. Что могут себе позволить начинающий инженер и учительница? А чтобы голые стены не мозолили глаза, развесила Витюшины рисунки. Так все, кто их видел, в один голос твердили: какой талантливый ребенок, надо его учить дальше.

Тут я призадумалась: может, и в самом деле талант в землю зарываем? Пыталась пристроить его в специальную художественную школу-интернат. Но туда брали только иногородних. Ленинградцы же были вынуждены возить детей каждое утро в общественном транспорте. А ехать надо было через весь город да вставать чуть ли не в шесть утра. Какой ребенок выдержит такие нагрузки! Обратились тогда в дом пионеров и школьников Московского района. Нас взяли, только занимались мы недолго. Я работала тогда во вторую смену, не было возможности ребенка отвозить, ждать до конца занятий. Бросили. А душа-то болит: дано, думаю, сыну от природы рисовать, а мы не можем по всяким житейским мотивам заняться его развитием. Давай наводить справки, есть ли где художественная школа рядом с метро. Нашлась одна такая — у Казанского собора. Добираться удобно, да вот загвоздка — брали туда только после четвертого класса.

На наше счастье, во Дворце пионеров набирали детей в изостудию — мы туда. Занятия в студии вел профессиональный художник. На одном из родительских собраний речь шла о способностях подопечных. Похвалил он одного мальчика. А вторым, что было полной неожиданностью для меня, он упомянул Витю. Спрашивает: «Есть здесь родители Цоя?» Я встаю, такая светловолосая русская женщина. Витюша-то был смугленький, почти коричневый, совсем на меня не похож. Быстро справившись с замешательством, учитель продолжил: «Этот мальчик, если захочет, рисует здорово. А если нет, то заставлять его нельзя».

Именно этого принципа в воспитании Вити я придерживалась всегда. Единственное, что я «навязала» Вите, — так это первую учительницу. Долго присматривалась в своей школе к педагогам. Были среди них толковые: преподавали по новым методикам. У меня же были свои критерии. Выбрала я обыкновенную, зато она была добрая и строгая. Я считаю, для первашей это как раз то, что надо.

Когда Витя учился в старших классах, я как-то спросила у него, кто же из педагогов больше всех ему запал в душу. И назвал он мне именно свою первую учительницу, Марию Тимофеевну.

Друзей у Вити было всегда много, сам их выбирал. Не все мне нравились. Но никогда я не говорила сыну: «Этот мальчик не внушает мне доверия, не дружи с ним». Спустя какое-то время он и сам расставался со случайным попутчиком.

Был Витюша, как все мальчишки, непоседливым, по двору носился. Спортивные игры: футбол или что другое его мало привлекали. Я хоть сама и учитель физкультуры, но не тянула его насильно в спорт. Пусть себе бегает. Частенько приходил домой чумазый, но я его не ругала. Соберу молча грязную одежду, выстираю. Незачем ребенку по таким пустякам настроение портить. Для них же двор — это романтика. Бывали, конечно, моменты, когда хотелось накричать, устроить головомойку. Но успевала вовремя остыть, взять себя в руки. Подумаешь, посуду не помыл, за хлебом не сходил — все это мелочи жизни. Все уйдет, а вот хорошие отношения с сыном останутся. Наверное, мой сын — единственный человек, с кем мне удавалось сохранять деликатные отношения. Вот бы так со всеми-то!..

Помню, как в пятнадцать лет Виктор начинал курить. Что ж, думаю, все надо в жизни попробовать. И стала сама ему покупать сигареты с фильтром. В это же время прорезалось у него желание петь. А тут, как назло, началась возрастная мутация голоса.

— Мама, ну скоро это у меня пройдет, — приставал он ко мне.

А я думаю: «Да напоешься ты еще!»

В школе Витя учился неровно. За плохие отметки я сына не пилила. Есть у него интерес к рисованию — и хорошо. Бывало, учитель объясняет на уроке что-то, а он не слушает, рисует. «Эх, Цой-Цой, поставила бы тебе двойку, да больно хорошо ты рисуешь», — посетует учитель и махнет рукой. К тому же Витя одновременно посещал и занятия в художественной школе. Поступил после четвертого класса в ту самую, у Казанского собора. Занял даже второе место на городском конкурсе детского рисунка. Работа была, по-моему, ничего особенного. Но умел Витя точно уловить то, что витало в воздухе. Это у него позже и в музыке проявилось. Чувствовал он как-то по-своему пульс времени. Тогда все только и говорили о БАМе. Витя тоже был романтиком. Нарисовал поезд, едущий на БАМ, ребят с гитарами. Выставку организовали в Этнографическом музее. Помню, мы с Робертом Максимовичем так гордились! Пошли в музей (в таком солидном заведении работа нашего сынули висит), рассматривали работы, с трудом отыскали Витин рисунок. Он был такой маленький, но самый дорогой для нас.

Курс на рисование решили держать и впредь. Думаю, рисование во многих специальностях требуется. Опять же формирует внутреннюю культуру, развивает хороший вкус. Пришли к решению держать экзамен в Серовское училище.

Конкурс был приличный, но Виктор сумел все сдать и поступил. Правда, через два года его отчислили из училища «за неуспеваемость». Как раз в то время он организовал в училище свой ансамбль. Судя по тому, что вместе с Виктором отчислили и других членов ансамбля, причина скрывалась не в плохой успеваемости. Просто администрация училища не разделяла увлечения своих подопечных рок-музыкой.

Вите было в то время шестнадцать лет. Через инспекцию по делам несовершеннолетних устроился работать на завод и одновременно стал посещать вечернюю школу. Ходил он на работу исправно, но без особой радости. Одно и то же каждый день.

Мне в свое время пришлось с четырнадцати лет зарабатывать на хлеб. Отец мой был строгих правил, считал, что я вполне могу себя обеспечивать. Вначале училась в техникуме, затем работала ученицей в швейном ателье. Знаете, ведь в молодости совсем другого хочется: лучше бы книжки хорошие почитать, в театр, в кино лишний раз сходить. Мои родители сами образования не получили — мать уборщица, отец — кузнец. Ничего в этой жизни, кроме работы, и не знали. Мне всегда хотелось выкарабкаться из этой трясины бездуховности. Закончив вечернюю школу, поступила в школу тренеров при Институте физкультуры имени Лесгафта. В семнадцать лет стала заниматься спортивной гимнастикой. И даже когда уже родился Витюша, я поступила заочно на биофак герценовского Педагогического института. Но это была, можно сказать, единственная возможность уйти от опостылевшего быта...

Оглядываясь на свою молодость, лучше понимала сына. Пусть, думала, хоть он будет свободным, развивается, книги хорошие читает. В это время, наверное, он и увлекся музыкой. До этого момента что-то я не замечала, чтобы он стихи писал или с гитарой сидел часами. Что уж, думаю, единственного сына не прокормим! И зачем ему эти несчастные 70 рублей зарабатывать, теряя при этом внутреннюю свободу. Виктор, правда, ощущал некий дискомфорт: все утром идут на работу, а он бездельничает. Скорей всего об этом периоде его жизни песня «Бездельник».

Только вот одно мне не давало покоя: у нас с отцом какое-никакое, но есть образование, а у сына нет. После окончания вечерней школы Витя пошел в художественное ПТУ по специальности «резчик по дереву». Несмотря на то, что диплома он так и не заработал, закончил со справкой, получил как талантливый резчик распределение в реставрационную мастерскую Екатерининского дворца в Пушкине. Я уверена, что был он талантлив во всем: помню, показывали его в «Мониторе», как одаренного резчика по дереву, но, видимо, было у него в жизни другое предназначение.

Марианна в его жизни появилась так же неожиданно, как и музыка. Помню, сижу я во дворе на лавочке. Они ко мне подходят: «Мама, познакомься, это Марианна. Мы решили с ней жить вместе. Если все будет хорошо — поженимся». Первое, что я отметила про себя: она девушка высокая, сильная. Вдвоем им ночью не страшно будет ходить по городу. Правда, рановато было Вите семью заводить — в двадцать-то лет. Да я же видела, как он влюблен.

Помогала молодым снимать квартиру. Наверное, ничего другого от меня уже и не требовалось: Марианна стала ему хорошей женой, подругой. Витька же такой непробивной, Марианна в этом случае его дополняла. Став главой семейства, надо было зарабатывать на жизнь. Витя попеременно работал кочегаром, сторожем, мыл баню.

В то же время бывали и редкие квартирные концерты. А я все думаю, кто же их слушает, кому это может нравиться. Ведь у Витьки-то и голоса нет, прокуренный весь. Да и музыкальных пристрастий прежде не наблюдалось. Впрочем, когда Витюше было три года, он, смешно, конечно, хотел быть барабанщиком. Я работала в то время в пионерском лагере в Приозерске. По утрам и вечерам на линейке ребятишки спускали и поднимали знамя под звуки горна и дробь барабана. Особый восторг у сына вызывал именно барабан. Загорелся заиметь собственный. Да где ж его найти? Недолго думая, он приспособил судки, в которых мы носили себе еду (мы с ним жили в деревне, а не на территории лагеря). Так целыми днями и стучал. Мало того, напросился это делать на линейке. Он был в лагере самый маленький, забавный такой. Решили посмотреть, что же из этого выйдет. И знаете, совсем неплохо у него получалось. Музыкальный работник лагеря похвалила Витюшу, посоветовала учить музыке.

Когда квартирные концерты только начинались, я как-то спросила у Вити: «И сколько же ты зарабатываешь на своих концертах?» Узнав, что пятнадцать рублей, очень удивилась: сама-то зарабатывала тогда три рубля в день.

И потом, уже позже, когда Виктор выступал в институтах, даже в Академгородок его приглашали, я всерьез задумалась: он понятен и близок умным, образованным людям. Они перед ним преклоняются, считают его талантливым.

Ведь у него даже высшего образования нет. Видимо, не в дипломе дело. Он строил свою жизнь на эстетических потребностях души, занимался саморазвитием. Ну что с того, что мы с отцом имеем высшее образование. Витя выше нас на целую голову. Вот смотрю иногда передачу по телевизору, а там у Вити интервью берут. Вопросы задают самые разные. Даже, помню, что-то про кооперативы спросили — тогда это движение только зарождалось — а он сумел-таки и тут разобраться, сказал что-то по существу.

Никогда я к сыну не липла, лишний раз не отвлекала внимания на себя. В последнее время чаще видела его на снимках, чем дома. И везде он такой грустный, что сердце мое разрывалось. Нашел вроде свою дорогу в жизни, всеми любим, можно сказать, купается в славе. Наверное, не все гладко у него в Москве. У него там появилась новая семья, а Марианна с нашим внуком Сашей оставалась здесь, в Ленинграде. Я считала себя не вправе лезть в личную жизнь Вити. Но единственный раз в жизни все же сказала ему: изменила своему правилу не читать нотаций.

— А как тебе понравится, если твоего Сашку будет обижать чужой мужчина?

Витя все выслушал и ушел, не сказав ни слова. Долго потом не звонил, не объявлялся. Тут как-то концерт был в СКК, а я тоже, думаю, не буду навязываться. После концерта звонит, прощения просит. У меня от сердца сразу отлегло. Мы ведь с ним никогда в жизни не ссорились...

Валентина Цой