ЮРИЙ ПАК: «Я ОЩУЩАЛ СЕБЯ ИНОСТРАНЦЕМ,
НО БОЛЕЛ ЗА СССР»
В прошлом номере «толстушки»
мы закончили публикацию статьи доцента кафедры литературы и культуры Востока
СахГУ ПАК Сын Ы (Юрия Александровича) «Жестокая судьба сахалинских корейцев.
Кто виноват?» А сегодня знакомим наших читателей с автором этого исторического
очерка.
Крутые повороты
—
Юрий Александрович, вы родились в 1942 году на Сахалине. То есть относитесь
к группе сахалинских корейцев, которых называют вторым поколением. Как
складывалась ваша судьба?
— Типично для моего поколения. Но я обозначу только какие-то главные вехи
моей жизни. Учился в школе в селе Новом, а затем, шестой и седьмой классы,
— в корейской школе в Макарове. Десятый заканчивал уже в Вахрушеве, куда
мы переехали. Вот тогда, в 58-м, впервые и встала передо мной большая
национальная проблема — куда ехать учиться. Я был человеком без гражданства,
как и многие сахалинские корейцы второго поколения. Что такое иметь не
паспорт, а вид на жительство, да еще в пограничном районе, каковым являлся
Сахалин? Тут к иностранцам отношение особое. А мы — вообще никто. Мы были
настолько ограничены в передвижении, что одно время даже не могли без
разрешения переезжать из одного района области в другой. У корейцев Южно-Сахалинска
появилось даже расхожее выражение — не далее Третьей Пади. Что уж тут
говорить о престижных институтах материка. А я так хотел в Москву!
И в тот момент, когда я стоял на перепутье, приезжают на Сахалин представители
находкинского Генконсульства Северной Кореи, которая была тогда в дружеских
отношениях с СССР. Они ездили по городам и весям Дальнего Востока, агитируя
корейцев брать гражданство КНДР. Молодежь уговаривали: есть гражданство
— можно ехать в Пхеньян и поступать на учебу в самый лучший институт страны,
получать самое престижное образование. Некоторых уговорили, в том числе
и меня. Нет, мы не были дураками, как это можно представить сейчас. Просто
очень хотели учиться. К тому же хоть наши предки — выходцы из Южной Кореи,
но и КНДР все же Корея… Те, кто успел получить гражданство и визу, уехали.
Много позже я встречал кое-кого из них. Как выяснилось, первую партию
молодежи действительно приняли в институты, даже без экзаменов. А потом
эту практику прекратили. Людей отправляли кого в деревню, кого на рудники.
Многие не выдерживали жестокого режима и пытались нелегально вернуться
в Союз — зимой, по льду реки Амноккан, где сходятся границы Кореи и Китая.
В них стреляли с двух сторон. Живыми остались единицы.
А я не успел уехать из-за задержки с визой, а там и отношения СССР с Пхеньяном
"похолодали". Но северокорейское гражданство у меня оставалось,
что впоследствии аукнулось. Я учился в Южно-Сахалинском пединституте на
физмате. На пятерки, кстати, учился. И ученый совет института рекомендовал
меня в аспирантуру, в пединститут им. Герцена в Ленинграде. И мне говорят:
добивайся советского гражданства. Но надо же сначала избавиться от северокорейского.
А это не так-то просто. В консульстве в Находке меня вновь принялись уговаривать,
посулив даже возможность дальнейшего обучения в Москве. Спасибо одной
работнице нашего ОВИРа, она подсказала, что делать. Пришлось трижды писать
заявление в Генконсульство. На первое получил отказ, второе просто проигнорировали,
а в третий раз я вместе с заявлением отправил разорванный северокорейский
паспорт. К тому моменту и наше правительство стало либеральней. В итоге
мне сначала дали статус лица без гражданства, а позже и гражданство СССР.
— То есть в аспирантуру вы так и не попали?
— Нет, конечно. После института получил распределение в Поронайск. Но
в школе учителем физики работал недолго — болезнь помешала. И я остался
без работы. Куда идти? Устроился учеником радиомеханика. И двадцать с
лишним лет я работал радиомехаником, в основном в Южно-Сахалинске. Думал,
все, со школой распрощался навсегда. Крутой поворот дала Сеульская олимпиада.
В 88-м году весь мир узнал про Южную Корею. И сахалинские корейцы заболели
ею. Ведь на Сахалине в основном выходцы из Южной Кореи.
На этой волне в 89-м в Южно-Сахалинске стали организовывать курсы корейского
языка при редакции газеты "По ленинскому пути" и в 9-й школе.
Я к тому времени настолько забыл родной язык (хотя семь лет учился в корейской
школе), что корейскую газету читать не мог. И пошел я на курсы. А там
мои друзья-преподаватели. Чего пришел, спрашивают. Тут, говорят, преподавать
некому, а ты — учиться. Берись и учи. Вот так я начал обучать и обучаться
сам. И за три года восстановил знания. А потом появилась Ассоциация сахалинских
корейцев, через нее я получил приглашение на учебу в университет Сеула.
К тому моменту в СахГУ появилась восточная кафедра, и через полгода я
вернулся домой преподавать корейский язык.
— Получается, вашей судьбой руководили случайности? Значит ли
это, что вы безвольный человек?
— Да, на меня можно повлиять. Но, знаете, я чувствую тот момент, когда
можно повернуть в определенную сторону. А до этого понимаю — еще не готов.
А коль так — зачем торопить время. Или взвалить на себя то, что не по
силам. Безволие ли это? Мне, например, давно предлагали возглавить кафедру.
Но я чувствовал: не готов стать руководителем, и характер у меня мягкий,
управлять людьми не умел. А сейчас вот созрел. Или, размышляю сам, почему
раньше я не писал статьи на корейскую тему? А психологически к этому не
был готов, хотя уже было что сказать. Сейчас же дозрел и до диссертации.
Она у меня словно крутится в голове. Это будут этнографические очерки
"Эволюция мышления сахалинских корейцев первого, второго, третьего
поколения".
— Тут, по-моему, для вас непаханое поле.
— Да, ни одного подобного труда еще не появлялось. Я вообще хотел бы сделать
исследование о феномене сахалинских корейцев.
— Не знаю, как для вас, а для меня этот феномен — в умении быстро
приспосабливаться к ситуации. Потому, вероятно, торговля у нас в большей
степени в руках корейцев. С началом перестроечных процессов в экономике
и обществе они моментом сориентировались и заняли свободную нишу — торговлю,
сделали ее такой, какой она существует сегодня. Пока остальные раскачивались.
— Это вообще характерно для восточного человека. Корейцы же всегда торговали
— результатами своего труда на земле — что на родине, что на Сахалине.
Они всегда знали, где и на чем быстрее взять деньги. Ведь деньги — это
благополучие. А благополучие — это возможность дать детям необходимое
и лучшее, в том числе и образование. Не забывайте и о таком моменте: при
советской системе сахалинские корейцы в профессиональном плане не имели
большого выбора. Первое поколение в большинстве своем частным образом
трудилось на земле, а второму открыта была главным образом сфера обслуживания,
в том числе и торговля. В есть в торговле корейцы — профессионалы.
Чувство национальности
— Юрий Александрович, а кем вы себя ощущаете — корейцем, россиянином?
И что это вообще такое, на ваш взгляд, — ощущение себя в определенной
национальности?
— Вероятно, это каждый человек понимает и ощущает по-своему. И чувство
это, наверное, передается на уровне генов. Например, сахалинские ребята
русского происхождения и корейского происхождения даже совершенно по-разному
реагируют на то, что впервые видят в Корее. Есть же такое русское выражение
— впитал с молоком матери. Вот здесь то же самое. Знаете, даже особенности
питания влияют. И многое другое. Возьмите итальянцев, испанцев — сколько
бы лет они ни жили за границей, или даже родились там — все равно у них,
как говорят, кровь играет.
— Но это уже особенности национального темперамента…
— А его невозможно рассматривать в отрыве от мироощущения вообще.
— Кстати, о корейском темпераменте. По жизни мне пришлось много
вращаться в кругу корейцев. И я ни разу не наблюдала присущих русским
семьям сцен выяснения отношений — с руганью, скандалами. По крайней мере,
в старых семьях. Это что — от корейской сдержанности?
— О, вы даже не представляете, насколько корейцы могут быть несдержанными!
Но конечно, закрытость, сдержанность — одна из черт нашего национального
характера, характера восточного человека вообще. Оттого, например, что
с древнейших времен Корея была закрытой страной, что здесь главенствует
конфуцианство, в основе которого принцип пяти подчинений: подданных —
королю, жены — мужу, детей — родителям, учеников — учителям, младших —
старшим. К тому же корейцы — это в основном крестьяне, жившие большой
семьей (рабочих рук требовалось много) и изолированно: с утра до ночи,
зимой и летом в поле. Общение только в своем роду, в своей семье. Это
тоже наложило отпечаток на характер корейцев.
Что касается моего ощущения национальности, то, конечно, я кореец. Мало
того, я всегда чувствовал себя иностранцем. И отношения в советском обществе
тому способствовали. Но с другой стороны — я всегда очень болел за Советский
Союз. Как же иначе, ведь я здесь родился и живу. И знаете, до сих пор
считаю, что социализм лучше, чем капитализм.
— Даже когда вы имеете возможность сравнивать достижения того
и другого?
— Согласен, в Южной Корее люди живут лучше нас, и не только в материальном
плане, но и в моральном. Там спокойно. Но я понимаю, что криминальная
обстановка напрямую зависит от экономической. И России нужно просто пережить
этот этап. И вообще общеизвестно, что в мире нет и не будет совершенных
политических систем. Но чем, например, был плох моральный кодекс строителя
коммунизма — от каждого по способности, каждому по труду?
— Вы идеалист? Всегда найдется тот, кто захочет взять себе больше.
— Но от этого идея равенства не умрет.
— Господин Зюганов с удовольствием принял бы вас в свои ряды.
— Кстати, меня в свое время два раза принимали в комсомол — и не приняли.
Первый раз — еще в школе, в райкоме, когда обнаружили, что нет советского
гражданства, сказали: извини, нельзя. Следующая попытка — то же самое.
А позже два раза принимали в партию — и опять не приняли. Ладно, в первый
раз — тогда действительно я был де-юре иностранцем. А второй? Бригадир,
передовик производства, гражданин СССР, в порочащих связях, как говорится,
не замечен. И момент самый подходящий — умер Брежнев, и на места дали
установку: один коммунист умер, на смену должны прийти другие. Мне и предложили.
Я написал заявление. Проходит время — из райкома ни ответа, ни привета.
— А теперь-то какова была причина непринятия?
— А почему, спрашивают, он только на сороковом году решился стать коммунистом?
А где, говорят, он раньше был? Ну как тут объяснить?
Отцы и дети
— Проблема отцов и детей существует вне зависимости от национальности.
Но, по логике вещей, в корейских семьях она должна быть сглажена как раз-то
в силу национальных традиций. Однако мы наблюдаем иное...
— Я размышлял над этим социальным явлением. И понял, что одна из его причин
(а их много) — большой материальный достаток при утрачивании цементирующей
морали, что всегда ведет к вседозволенности. Изначально наши родители
хотели нам дать то, чего не имели сами, — материальный достаток и возможность
свободы действий. Второе, понятное дело, дать не могли. И они как бы компенсировали
это удвоенным материальным благополучием, которого добивались, как правило,
тяжелым трудом на земле. Но если при этом дети воспитывались в семье,
где еще был жив дух конфуцианства, то уже внуки и правнуки росли в иной
социальной среде, где внутренняя сущность конфуцианства все более утрачивалась.
И они восприняли все, что им дается, как само собой разумеющееся. Отсюда
вседозволенность, граничащая порой с хулиганством. Это, конечно, упрощенная
схема. Но суть такова. Мы с женой, к примеру, сумели купить хороший собственный
дом только пять лет назад, и то потому, что цены были еще невысоки. А
своих двоих сыновей квартирами уже обеспечили (третий сын живет с нами).
И хорошо, что они у нас не из "крутых". Хотя тоже иногда мы
не понимаем друг друга.
— А есть что-то главное, на чем вы строили их воспитание?
— А мы их специально и не воспитывали. Просто важен пример родителей,
я так думаю. Мы ведь тоже воспитывались на примере отцов и матерей.
— К слову, а кто у вас в семье главнее — вы или жена?
— Конечно, как мужчине, мне во всем хотелось бы быть главнее. Но по своим
житейским способностям Софья Александровна во всех отношениях выше меня,
и я ее очень ценю за это. И не буду кулаком по столу стучать и кричать,
что прав я, а не она. И признаю свою неправоту.
— И что, так и говорите: извини, дорогая, я ошибался?
— Эк вы куда… Мужчине тяжело говорить такие вещи. Но в душе-то я признаю
свою неправоту.
— А как тут быть с идеей конфуцианства?
— А у нас в семье уже симбиоз корейской и европейской культуры. Как бы
то ни было, мы в мире и согласии живем почти сорок лет. Рецепт тут один:
если ты хочешь кого-то понять, поставь себя на его место. Наверное, потому
и наши дети выросли очень неплохими людьми, что видели наш пример.
Зов родины
— Юрий Александрович, не кажется ли вам, что в последнее время
идея возвращения сахалинских корейцев на историческую родину стала разменной
монетой в достижении амбициозных целей некоторых деятелей диаспоры?
— Не буду спорить — есть и такое. Но все не так однозначно. Кто бы что
ни говорил, какие бы цели ни преследовал, для многих корейцев, хотя они
и родились здесь, Россия — чужбина. С другой стороны, если бы Южная Корея
жила плохо, многие бы и не заикались об отъезде. Но человека тянет туда,
где лучше. Ведь как нас учили: Южная Корея — капиталистическая страна,
там марионеточный проамериканский режим, одни нищие и т. д. И понятно,
что никто кроме стариков, которые в свое время были оторваны от родителей,
детей, жен или мужей, до 70-х годов и не думал о возвращении на историческую
родину. И сегодня процентов 70 не думают об этом. Уже хотя бы потому,
что весь багаж — и детей с их семьями, и нажитое — с собой не увезешь.
И моя мать, у которой восемь детей, не вернулась на свою родину по той
же причине.
— А вы с женой хотели бы уехать?
— До последнего времени мы не включали себя ни в один список. А недавно
записались. Что подвигло? Даже трудно сказать. Но знаю — все равно никуда
не уедем. Да и дети сказали: что там делать, языка не знаем, нам и здесь
хорошо.
Вообще, местообитание наших стариков в Корее, Ансан, деревня без детского
смеха, деревня, где только умирают, а не рождаются. В материальном плане
у переселенцев все очень благополучно. Но им не разрешают работать. Это
же тоска смертная для тех стариков, которые привыкли быть в постоянном
труде, — жить и не работать, только ожидать кончины.
— Почему не возвращаются?
— А куда? Свое жилье здесь продано.
— К детям.
— Знаете, моей матери 83 года. Я ей говорю: живи у меня, дом вон какой
просторный. Нет, отвечает, я привыкла к своему углу. Вот так и другие
старики.
— Получается, те, кто уехал, трижды несчастны?
— Не скажу за всех. И не скажу — несчастны. Скажу — пострадали. Первый
раз — когда их заставили расстаться с родиной, второй — когда на нее возвратили,
но рассоединили с детьми и внуками. И третий раз — потому что они не могут
вернуться на Сахалин.
— Почему тогда этот опыт не становится наукой для остальных?
— А зов родины? Для многих это не пустое понятие.
— И для вас тоже?
— Конечно. Но я имею возможность часто бывать в Южной Корее. Я, в конце
концов, связан с нею крепкими узами в силу своей нынешней работы… Эх,
быть бы лет на двадцать моложе! Сейчас, боюсь, многого не успею. Ведь
стал работать, как говорят, на национальную идею совсем недавно. Мало
того, почувствовал вкус к этому, огромный интерес, даже внутренне раскрепостился.
Ведь я по жизни был очень зажатым человеком, как, пожалуй, многие сахалинские
корейцы моего поколения. Наверное, еще поэтому мы на определенном этапе
утратили родной язык и теперь восстанавливаем его. Молодежь им вообще
не владеет. Их родители язык не изучали, корейские школы в 64-м были упразднены
и только недавно появились вновь. В районах вообще нет специализированных
школ. А без знания языка невозможно глубокое проникновение в национальную
культуру. Да, в корейских семьях соблюдаются какие-то ритуалы в соответствии
с традициями. Например, дни поминовения усопших. Но привнесение русской,
вернее европейской, культуры и тут наложило отпечаток. Потому замечательно,
что благодаря установившимся с Южной Кореей связям наши ребята получили
возможность бывать там, общаться с носителями языка. Они более свободны
в своем выборе. Вы не представляете, что такое для нас в прежние годы
было стать, как я сейчас, доцентом институтской кафедры. Равносильно тому,
что ты звезду с неба достал. Я ее достал. И мне бы хотелось, чтобы и у
других моих соотечественников была такая возможность.
|