БИБЛИОТЕКА "АРИРАН-ПРЕСС"

Автор: Кан А.
Название: Обретённый шаман. Повести. Рассказы. Киносценарий. Эссе
Место издания: Алматы
Издательская компания "САНСАМ"
Год издания: 2004
Тираж: 2.000 экз.

Аннотация: ...Человек в силу политических и исторических причин, утративший родную почву, корни, духовную топографию, переживший ужасы советского обезличивания и — после — распада топ самом империи, несущий, стало быть, в себе сознание осколка "по определению" — вот главный герой этой книги. Но не было бы никакого смысла в такой книге, если бы этот Человек Иона 21-го века — из рассказа в рассказ, из повести в повесть, в эссе ли, в драматургии — в пространствах всех жанров, представленных здесь, не преодолевал бы себя, свою маргинальность, свое дырявое прошлое на пути к собственной самости и судьбе. "Обретенный шаман", по сути, есть книга Утраты и Обретения Духовности в нынешнем Мире-После — распадов, разделов, развалов, разрывов, разводов, крушений последних иллюзий. И соответственно, по философской глубине рассматриваемых бытийных вопросов, по своему экзистенциальному выбору, по высоте поставленных автором художественных задач и по их воплощению, эта совсем не случайная книга адресуется в первую очередь... просто людям, способным самостоятельно думать, оценивать, помнить и — сопереживать.

Кан Александр, прозаик, драматург, эссеист, автор книг "Век семьи", "Сны нерожденных", "Костюмер" и многих публикаций в журналах "Знамя", "Дружба народов ", "Дядя Ваня ", "Мировая литература сегодня " и др. — писатель яркий, неожиданный и лично для меня совершенно непредвидимый в своем художническом возрастании и совершенстве.
Данная книга подводит, на мой взгляд, определенный итог его в буквальном смысле неистовым художественным и философским исканиям, в результате которых был создан мир первородный и оригинальный, всеохватный: посю и потусторонний, метафизический и при этом более чем убедительный и реальный. Мы уверенно можем ожидать от Александра Кана замечательных и весомых вкладов в общую сокровищницу, как русской, так и всей мировой литературной культуры.

Отрывок из книги:
ОТКРЫТЬ ГЛАЗА И НЕ ИСПУГАТЬСЯ (ЭССЕ)
     «...Россия 19-го и 20-го веков — это для меня в первую очередь ее Культура, Литература, Искусство. Здесь не может идти речь об уровне ее цивилизации, непосредственно влияющем и на межнациональные отношения, ибо цивилизация и культура являют собой порой понятия взаимоисключающие. Я бы осмелился предположить, что и в сознание большинства представителей корейской диаспоры, не имеющих непосредственного отношения к культуре как особой области человеческой деятельности, фактор русской культуры проник настольно глубоко, что с ее влиянием спорить совершенно бессмысленно. Культура есть конкретное, в России более чем конкретное явление, оставившее неизгладимый след в генетической памяти нескольких поколении корейцев.
      В случае российских корейцев вопрос об имперском покорении "ста народов" попросту снимается: корейцы сами в поисках заработков проникали (начало 20-го века) на территорию Дальнего Востока, и никто их не покорял, равно, как и не приглашал. Самоощущение вечного гостя принципиально важно для национального сознания, оно пронизывало, пронизывает и будет — через поколения — пронизывать все их существование: вся ментальная, психологическая и даже их физическая пластика, пластика их движения всегда непосредственно или опосредованно отражает движение, жест, притоп, ухмылку хозяина, отворившего дверь навстречу непрошеному гостю. Оказавшись на чужой территории, кореец автоматически расставался со своей культурой, традициями, национальным духом, и эту утрату он осознавал как никто другой. По прошествии определенного "испытательного" срока он мог называть себя русским, татарином, якутом, казахом, — кем угодно, и может быть, в самую последнюю очередь корейцем. Но в любом случае он попадал иод сильнейшее влияние русской культуры, которая, несомненно, обогащала его, как и многих инородцев, проживавших на территории распавшегося ныне СССР.
     Дальнейшему искажению национального самосознания способствовала политика государства, не имевшего, повторю здесь, определенного национального лица. Бессмысленно считать, сколько корейцев, родившихся в 30-40-е годы, носили такие имена, как Искра, Октябрина, Вилен, Виссарион, Лаврентий и так далее. Социально-политическая мимикрия на таком ономастическом уровне также является отражением некоей всеобщей этнической стерилизации. И только "5-й пункт" в одночасье вскрывал весь ужас политического лицемерия: человек, подающий документы в государственную организацию, вынужден был задумываться и сожалеть, кем он мог бы стать, не будь он корейцем или, к примеру, евреем.
     Возникает ли теперь мстительное чувство по поводу несправедливого прошлого, желание сводить национальные счеты? Нет и нет! Говорю это только о российских корейцах, ибо по их понятиям гость, не имеющий своего угла в исторически чужом доме, даже и думать об этом не смеет. Быть может, дело в отсутствии почвы, земли, которая — примеров тому бесконечное множество — так сильно "засасывает", что попытка оторвать от нее человека непременно отдается в его голове залпом безудержного национализма. Сегодня в той же самой цивилизованной Японии многие корейские поселенцы, численность которых достигает одного миллиона, вынуждены чаще всего менять свою национальность и имя в паспорте, дабы иметь благополучную карьеру и просто-напросто спокойно, в достатке, жить. На российской почве, очевидно, это смысла не имеет.
      Драматическое прошлое корейской диаспоры естественно наложило отпечаток на нынешний уровень развития российских корейцев. Историческая справка: путь движения корейцев по России таков: Дальний Восток — Казахстан и Средняя Азия — европейская Россия. Если первые два звена данной цепи — результат политического давления, то последнее звено — следствие вполне цивилизованного перемещения: многие российские корейцы, заканчивая учебные заведения, оставались в России. Формальный образовательный уровень российских корейцев достаточно высок, что вполне объяснимо: инородец помимо генетически заложенного в него трудолюбия, а точнее — уберем второй, вероятно, неуместный корень — трудоголизма, старался обязательно получить высшее образование в те еще памятные времена, когда это было престижно, тем самым как бы охраняя себя от возможных посягательств анонимных хозяев. Добавим к этому несомненные способности к точным наукам, изобразительному искусству, вокалу и так далее.
      Но нас интересует не формальный, а истинный, фактический уровень сегодняшнего развития, в первую очередь, духовного и интеллектуального, российских корейцев. По этому поводу существует две точки зрения: первая, которую разделяю и я, основывающаяся на абсолютных критериях, и вторая, относительная, соизмеряющаяся с аналогичным уровнем развития зарубежных корейцев, которых сегодня в России более чем достаточно, а значит, есть с чем сравнивать.
      В силу тяжелого исторического прошлого — японская оккупация, разруха и нищета в стране, постоянная миграция, — корейцы всегда являлись предельными прагматиками и, как было уже сказано, трудоголиками. Без этого, согласитесь, трудно было бы выжить и добиться чего-либо народу, долгое время не имевшему возможности жить самостоятельно и независимо. Следовательно, корейцы, в том числе и российские, попав на чужую землю, всегда старались добиться относительного материального достатка. Это являлось первым и основным условием их существования. Другое дело, имеет ли какое-либо отношение этот фактор к мировоззренческому, интеллектуальному и духовному уровню их развития? Опять же повторю, что говорим мы здесь по самому высокому счету, никак не сравнивая корейцев с представителями других этнических групп, ибо сравнение само по себе уничижительно и порочно: всегда найдется кто-то, кто но уровню развития стоит ниже или выше тебя. Так вот, к сожалению, непосредственной связи между образом, стилем существования и уровнем культурного развития корейцев не прослеживается. И если говорить откровенно, то большинству корейцев этого и не нужно. Я уж не говорю о каком-либо проникновении в мировую культуру через русскую-большинство культурных посылов корейцев сводится к... традиционной нище как самому устойчивому культурному национальному достоянию. Я, конечно же, не призываю к тому, чтобы каждый представитель корейской диаспоры толковал и трактовал темные места в поэзии провансальских трубадуров или тайнопись Дж. Сэлинджера, но обращенность к духовному, не представительская, не, прости те за нарушения стиля, тусовочная. а истинная должна быть. Я говорю сейчас о самом большом, на мой взгляд, зле для любого народа, независимо от его численности, — я говорю о мировоззренческом провинциализме, который и заложен в основе многих национальных противоречий.
      За примерами далеко ходить не надо: уровень корейских печатных, изданий и прочих средств массовой информации, театральных и музыкальных коллективов, коих в общей сложности насчитывается совсем немного на территории бывшего СССР, непозволительно низок. Причин тому много. Основная из них — искусственная зацепка за родной корейский язык, который, если смотреть правде в глаза, в сегодняшних условиях не имеет никакого будущего. Основная масса представителей корейской диаспоры старшего и среднею поколения, не зная — и это факт! — корейского языка, толком не знает и русского. Наблюдается состояние, скажем так, междуязычия: одинокий корабль меж двух маяков, и оба манят — так куда же в конце концов плыть? — особенно в нынешние времена этнического "ренессанса". Для корейцев подобное междуязычие на самом деле оборачивается полным безъязычием. А те немногие культурные и художественные достижения, которые ознаменованы короткими корейскими именами в России, — результат как генетического, так и культурологическою метисианства — слияния корейской и русской крови, и это очень символично и закономерно. Только в этом я нижу выход для замшелой, законсервировавшейся в годы политического безвременья корейской культуры. Этот выход лежит на пути сращения мощного подсознательного пласта национальной — психологической и художественной — пластики (поверьте, она более чем замечательна и до сих нор никому не известна, и в первую очередь, это касается области литературы) с российским образованием и российским контекстом. Только это слияние может дать значительный культурологический эффект.
      Здесь, однако, я должен внести существенную поправку: понятия культурного уровня народа в случае советских корейцев попросту не существует, ибо корейцы, российские корейцы, это не народ, а, по сути, сообщество одиночек или семейных образований, которые иногда, скажем, по праздникам, встречаются в церкви или культурном центре. И дело здесь не столько в вынужденной рассеянности корейской диаспоры, а, сколько еще в одной характерной черте корейского менталитета — в острой, необратимой разобщенности корейцев, их изначально недоверии друг к другу, даже взаимной неприязни, в сущности, нелюбви. Происхождение этого странного, мягко говоря, не родственного чувства заключается в комплексе инородца, истязающего себя и своего этнического ближнего, который своим видом, самим своим существованием "уродливо" напоминает ему самого себя — "растиражированного" себя, всегда готового, как исторически сложилось, к унижению. И нет никакой возможности обрести в таком ближнем опору и защиту! Даже знаменитое противостояние Севера и Юга, по моему глубокому убеждению, имеет совершенно иную природу, чем это было в свое время в разделенной Германии. Проблема Севера и Юга в первую очередь не политическая, а мировоззренческая, психологическая, условно говоря, проблема родных братьев Хынбу и Нольбу, классических персонажей древней корейской прозы, — остро ненавидящих и непрестанно унижающих друг друга.
      Но если, по моему разумению, культурный и мировоззренческий уровень российских корейцев оставляет желать лучшего, то их зарубежные соотечественники отличаются от них отнюдь не в лучшую сторону. И дело даже не в пресловутой русской широте, не в способности россиян в любой момент, независимо от того, чем они занимаются и где служат, порассуждать за стаканом вина или водки о Толстом и Достоевском, а в мировоззренческой широте, взращенной на почве открытости всем — восточным и западным — культурам, в готовности впитывать это роскошное многообразие различных культур. К сожалению, с моими соотечественниками из той же Республики Корея дело обстоит намного сложнее. Вырвавшись за короткий срок из состояния нищей, разрушенной сельскохозяйственной страны и обретая ныне статус экономически развитой, они не догадались позаботиться о собственной культуре и вдруг обнаружили за своей спиной бездонную пропасть, отделяющую их от монолита культуры древней. "Национальный монотеизм", ксенофобия (Корея — одно из самых мононациональных государств в мире) усугубляют проблему и делают для корейских граждан реальной опасность остаться провинциальными нуворишами, сменившими деревенские лохмотья на цивилизованную европейскую одежду. Тот факт, что сейчас, когда я пишу эту статью, на моем столе лежат четыре книги — сочинения Кьеркегора, Библия, корейские сказания и проза Евгения Харитонова, а не — Боже упаси! — великий труд Ким Ир Сена, или пособие по менеджменту (простите за, быть может, чрезмерную конкретность и личный характер сравнения), приводит меня в состояние светлого восторга и некоторой оторопи оттого, что со мной могло случиться нечто иное.
      Что же касается культурного будущего российских корейцев, то у меня нет никакого основания смотреть вперед с оптимизмом, если учитывать общее состояние российского общества. Появление же отдельных культурных — по самому высокому счету — представителей корейской диаспоры, конечно же, весьма вероятно, но это скорей дело Провидения, скажем так, божественной генетики — вопрос иррациональный и непредсказуемый.
      Впрочем, говоря о национальном будущем России, надо сказать, что все-таки это будущее видится мне более ясным и светлым, чем прошлое, ведь затмевавшей прежде глаза пелены политического идиотизма уже нет, и значит, все мы вместе учимся глядеть на мир собственными глазами, фокусировать свое зрение. Пятна и блики постепенно превращаются в контуры, формы, предметы, и оказывается, что многие из этих предметов — одушевленные: двигаются, чувствуют и думают и даже наполнены неким духом и смыслом существования. От бликов к лицам — так бы я обозначил направленность развития межнациональных отношений и данного размышления, ведь именно из-за незнания - простите за неизбежный трюизм — своего национального соседа возникает слепое чувство к нему, будь оно восторженным или уничижительным.
     А говоря о межнациональном языке общения, было бы странным называть какой-либо иной, кроме единственно возможного. Я могу с полной уверенностью заявить, что для советских (российских) корейцев родным языком может являться и является только русский, и вероятно, если и найдутся ревностные радетели чистоты национального языка, то их окажется очень немного опять же в силу пресловутого корейского прагматизма и трезвой рационалистичности мышления. Даже если говорить о литературе, то в контексте корейской диаспоры проблема снимается: существующие очень немногочисленные профессиональные корейские литераторы пишут только по-русски, а один из немногих достойных корейскоязычных писателей и драматургов Хан Дин, выходец из Северной Кореи, умер в городе Алма-Ате в 1993-м году.
     Завершая, я бы хотел напомнить, что исторический опыт корейской диаспоры в условиях бывшего СССР, а ныне России, уникален. Пути выживания ее представителей были сугубо самое тоятельными и индивидуальными. У корейца никогда не было рядом плеча этнически ближнего, не было даже чувства этого плеча — символа целостности любого национального образования. Каждый выбирался в одиночку, не с кем было объединяться и совместно требовать национальных прав. Пресловутая корейская разобщенность, необходимость самостоятельного движения и выбора — одиночного в отличие от других народов, имевших свою законную землю, язык и пусть теоретическую, но целостность-при неизбежных ошибках и утратах все-таки укрепляла стойкость духа и волю.
      В многонациональном контексте России корейцы, быть может, странно и выгодно отличаются от представителей других народов именно своей физической, психологической, ментальной одинокостью, которая ограждала их от расслабляющего чувства коллективизма и стадности, так пагубно влияющего на межнациональные отношения. Если сделать попытку обобщения, то российские корейцы, согласно моему пониманию, представляю собой ни в коем случае не народ и даже не этническую группу!!! сообщество, я бы сказал, формальное сообщество разбросанных по необъятным просторам нашей страны личностей. Пройдя сквозь вязкие, смутные десятилетия политического произвола, они не утратили своего национального лица (другой вопрос, чего это им стоило) — и в тяжелые времена обращались не к своему народу, не к группе товарищей, а только и только к самим себе. В этом и заключается, на мой взгляд, истинно национальное и в то же время общечеловеческое — не требовать гарантий прав, уповая на численность и крикливость своих соотечественников, не требовать гарантий от общества, правительства, всего мира и времени, не требовать гарантий извне, а полагаться лишь на себя — самодостаточного и наполненного Духом себя.
      И напоследок: в классической корейской прозе существует поистине символический и вечный герой Хон Киль Дон. Он неустанно борется за собственное достоинство и самостоянье, побеждает врагов, на месте которых вырастают все новые и новые. Но вот в конце своего славного и победоносного пути, перед тем, как последовать за божественным астральным старцем, забирающим доблестных героев на небо, Хон Киль Дон, закрыв глаза, беседует с восхищенным государем. Государь спрашивает: "Почему ты не открываешь глаз?" Герой отвечает: "Если я их открою, вы испугаетесь..."
      Мне думается, это и есть точная модель исторического существования всех народов России до нынешних времен: все мы шли тяжело, драматично, на ощупь, вслепую, прикрывая глаза, зажмуриваясь от ужаса, и у всех нас, в наших глазах и душах, на самом нашем донышке, накапливалось то ужасное, мучительное и неразрешимое, что заставляет нас сегодня так легкомысленно хвататься за оружие, демонстрируя национальную непримиримость. Настало время открыть глаза. По как страшно это сделать! Как при этом не напугать, не поранить, не обидеть — неистовым огнем или кромешным холодом — своего ближнего? Доблестный Хон Киль Дон так и не открыл глаза, великодушно пощадив своего собеседника, он покинул эту бренную землю. Нам же, простым смертным, ничего не остается, как продолжать идти по ней, но уже не вслепую, не на ощупь, как раньше, а с широко раскрытыми глазами. Однако прежде, чем открыть их, следует набраться великодушия, и тогда сквозь холод, сквозь мрак исторического забвения в них все-таки затеплится маленький и уже негасимый огонь бытия».