НА ГЛАВНУЮ

БИБЛИОТЕКА

А.Т. КУЗИН
ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ САХАЛИНСКИХ КОРЕЙЦЕВ
КНИГА ПЕРВАЯ. ИММИГРАЦИЯ И ДЕПОРТАЦИЯ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX В. — 1937 Г.)
Место издания: Южно-Сахалинск
Сахалинское книжное издательство
Год издания: 2009
Тираж: 1.500 экз.

Аннотация:

Предлагаемая монография стала результатом первого в России комплексного исторического исследования, посвященного научному анализу корейского этнического компонента в миграционных процессах на территории Сахалинской области на протяжении сквозного хронологического периода со второй половины XIX до начала XXI вв. В первой книге авторской трилогии на основе обширной документальной базы охарактеризованы предпосылки, условия и причины корейской эмиграции на остров Сахалин, показаны отличительные особенности формирования и функционирования сахалинского корейского сообщества, течение его исторической жизни в периоды русского царизма и советского тоталитарного режима, осуществившего в 1937 году депортацию корейцев в районы Средней Азии и Казахстана. Всем своим содержанием и разработанными автором новыми концептуальными подходами к исследуемой теме издание напоминает, что приоритетами государственной политики в отношении сахалинских корейцев должны быть укрепление юридического и морального базиса организации их жизнедеятельности, повышение уровня утраченной национальной самобытности, расширение связей со своей исторической родиной — Кореей — в интересах развития российско-корейских отношений и мирового сообщества.

Издание рассчитано на специфические интересы политиков, историков, юристов, социологов, политологов, философов, этнологов, научной общественности, студенческой молодежи и всех, кому не безразличны исторические судьбы сахалинских корейцев, проблемы современных национальных отношений и истории российского Дальнего Востока.

Оглавление

ВВЕДЕНИЕ

Глава I. САХАЛИНСКОЕ КОРЕЙСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ В ПЕРИОД РУССКОГО ЦАРИЗМА

1.1. Сахалин в составе Российской империи: географическое положение, административно-территориальное устройство, система управления

1.2. Условия, причины, источники и особенности формирования корейского сообщества

1.3. Трудовая занятость

1.4. Гражданско-правовая сторона вопроса

Глава II. Корейское население в условиях советизации Северного Сахалина

2.1. Установление советской власти и первые мероприятия Сахалинского ревкома

2.2. Участие корейского населения в хозяйственном и культурном строительстве

2.3. Правовое и общественно-политическое положение

2.4. Политические репрессии. Депортация

Библиографические ссылки и первоисточники

Приложения

Хроника

Именной указатель

Введение

Одним из важнейших направлений развития исторической науки и общечеловеческого познания жизни с течением времени все более востребованным является изучение процессов народонаселения как совокупности людей, живущих не только на Земле в целом или в какой-либо стране, но и на региональном уровне.

В этой связи представляется принципиально важным в научном плане сформулированный доктором исторических наук, профессором В.Л. Лариным и разделяемый нами по своей сущности тезис о том, что территория российского Дальнего Востока всегда находилась в тени великих цивилизаций и в то же время происходившие здесь исторические процессы имели далеко не локальное значение и важны для понимания истории Северной Америки и Японских островов, Маньчжурии и Корейского полуострова, Сибири и Монголии. Огромные пространства этой северо-восточной окраины Азиатского материка являлись зоной, свободной для спонтанных и вынужденных миграций населения, зоной межэтнических, межцивилизационных, экономических и культурных контактов [1].

В этом плане Сахалинская область представляет собой особый исторический и научно-познавательный интерес. Во-первых, как единственная в России область, расположенная на островах, открытых русскими людьми во второй половине XVII в., но относящихся к районам поздней массовой колонизации с участием иностранцев (вторая половина XIX в.), со своими локальными этнографическими, бытовыми и культурными особенностями островных народов, 5,5% из которых приходится на корейское население. Во-вторых, административно-территориальная система Сахалинской области, включающая в себя 59 островов, в том числе и весь Курильский архипелаг, имеет важное геополитическое значение и пограничное соприкосновение с Японией, являлась зоной оккупации ею Северного Сахалина в 1920-1925 гг., колонизации Южного Сахалина в 1905-1945 гг. и Курильских островов в 1855-1945 гг., что в свою очередь обусловливало характер местных этнических процессов и своеобразие культурно-исторических взаимоотношений островных народов.

Ни одна из российских территорий, кроме Сахалинской области, не имеет столь мощно выраженной специфики в этнологическом отношении, связанной с принудительным переселением Японией в годы второй мировой войны населения с Корейского полуострова, с его массовой безвозвратной эмиграцией по хозяйственно-колониальным и военно-политическим причинам. Однако до сих пор нет фундаментально разработанной научной истории, отражающей эти процессы. Совокупность исследований прошлых лет и уровень достигнутого научного знания пока не дают ответов на то, как проходили процессы жизнедеятельности сахалинского корейского сообщества? Об этом пишут, еще больше говорят, но редко признается, что с данными вопросами соединяются понятия, без которых едва ли можно в полной мере судить о будущих направлениях российско-южнокорейских отношении.

А потому правомерно может возникнуть вопрос — какую историческую информацию несет предлагаемая книга и достаточна ли она, чтобы восполнить пробелы и удовлетворить общественные потребности? Название книги уже само по себе в той или иной мере может служить ответом на то, какие научные цели и практические задачи ставил перед собой автор. Тем не менее представляется целесообразным дать некоторые пояснения.

Тревожное ощущение реальности ухода Японии от послевоенной ответственности за исторические судьбы сахалинских корейцев побудило автора поторопиться с подготовкой настоящей книги. Жизнь властно требует представить читателям не только самые элементарные, но относительно глубокие сведения по истории возникновения сахалинского корейского вопроса, показать на основе документальных источников правоту требований и справедливость позиции тех, кто считает, что империалистическая Япония должна нести международно-правовую ответственность за исторические судьбы бывших своих подданных из числа корейцев.

Но к возникновению корейской проблемы причастны не только Япония, но и победившие союзные державы — СССР и особенно США, вооруженные силы которых после войны оккупировали территории Японии и южной части Корейского полуострова, создав тем самым объективные препятствия для возвращения японизированных сахалинских корейцев на историческую родину. В разбирательство, длящееся все послевоенные годы и напоминающее политическую игру, оказались вовлеченными государственные деятели, политики, дипломаты, специалисты-международники, правозащитники, а также многотысячная масса сахалинских и зарубежных корейцев.

И в годы русского самодержавия, и в период японской колонизации Южного Сахалина, и при советской тоталитарной системе корейцам уделялось столько внимания, сколько они заслуживали, как не совсем надежный в политическом отношении элемент. Власти не очень-то задумывались: в чем причины их жизненных страданий? То ли виноват природный менталитет, то ли это следствие неумелых административно-распорядительных действий, а может быть, несоответствие между задачами жизненного устройства, внутреннего политического режима и международных условий? Но как бы то ни было, вопросы эти остаются и сегодня.

Опасение заслужить упрек в субъективности своих суждений и выводов побудило автора обратиться к архивным фондам и официальным документам. По тем же соображениям мы воздерживались от использования мемуарной литературы и непроверенных источников. Систематизируя собранный официальный документальный и эмпирический материал, мы пришли к выводу выполнить работу в виде научной монографии, из которой читатель сам мог бы представить историю и современное положение сахалинского корейского населения, а также его место в государственной политике.

Сахалинское корейское сообщество с течением времени вызывает всевозрастающий интерес в общественно-политических кругах, среди научной общественности и в средствах массовой информации. Опубликованные материалы дают возможность в той или иной мере ознакомиться с жизнедеятельностью, бытом и нравами сахалинских корейцев. Высказываются самые разноречивые мнения, и объяснить это можно лишь тем, что мы очень мало знаем об их исторических судьбах.

Без преувеличения можно констатировать, что если возбуждаются те или иные злободневные вопросы относительно сахалинских корейцев, то официальное и общественное мнения зачастую совершенно противоположны и основываются больше на субъективных восприятиях, нежели на объективном изучении предмета. Особенно сказывается конкретная неосведомленность должностных лиц, что непременно влияет на решение самих вопросов в их общегосударственном смысле.

Критики прежде обращали мое внимание на то, что я недостаточно освещаю в своих работах вопросы социально-психологического состояния корейцев — бывших японских подданных. Мне возражают, что не Япония, а СССР не дал возможности корейцам выехать после войны на историческую родину. Ставятся под сомнение и другие научные выводы, поскольку мое прошлое связано с работой в партийных органах. Признаю и первое, и второе, и третье, но возвращаю упреки обратно. При внимательном прочтении книги читатель непременно заметит, должен заметить, вполне очевидные исторические факты и особенности авторского подхода, которые, как мне представляется, совершенно оправданны. В течение почти четырех десятилетий я интересовался ходом научной мысли, неоднократно опробировал свои доклады и сообщения на международных симпозиумах и региональных научно-практических конференциях по различным аспектам исторических судеб сахалинских корейцев. Хотя, возможно, не все задуманное нашло свое полное отражение. Но в подобного рода проблематике каждый шаг вперед особенно важен. То, что на первый взгляд просто и легко, при попытке овладеть исторической информацией, интересующей читателя, оказывается довольно сложным.

Мы тоже не берем на себя ответственность предложить читателю исчерпывающие точные дефиниции, но мы предприняли попытку сделать первичные обобщения. Пусть они не исчерпывают всей сложности научной проблемы, но несут в себе результаты, вполне пригодные для интерпретации этнической истории сахалинских корейцев, которую нам предстоит описать. Ну а если найдутся оппоненты, которые оценят описываемые исторические события и явления как уже общеизвестные, то им книгу дальше можно не читать, не боясь разочарования.

Обращение к рассматриваемой теме представляется актуальным во многих отношениях. Прежде всего потому, что она важна с точки зрения изучения общеисторических процессов с учетом конкретной региональной специфики, обусловливающей феноменальный характер корейской этнической группы как обособленной части корейского народа.

Научное значение местной истории по меньшей мере двоякое: с одной стороны, оно определяется энергией развития народа и, в связи с этим, степенью его влияния на другие народы, а через них на общее культурное движение человечества, с другой стороны, отдельная история известного народа может быть важна своеобразностью своих явлений независимо от их культурного значения, но помогающих вскрывать механику действия исторических сил в условиях редко повторяющихся или нигде более не наблюдаемых, хотя бы эти процессы и не оказали значительного влияния на общее историческое движение [2].

Актуальность теме придает изучение не только корейского сообщества вообще, но также исторических и военно-политических предпосылок появления корейцев на Сахалине, участия их в хозяйственном освоении островной территории и социально-демографических последствий проживания здесь корейской эмиграции как специфической этнической общности.

Проблематика темы актуализируется в связи с необходимостью переосмысления комплекса этнических проблем в условиях современной российской государственности и нарастающей глобализации общественной жизни. Круг этих проблем вполне очевиден: трансформация менталитета, всеохватывающая ассимиляция, демографический кризис, формирование национально-культурной автономии, рост национального самосознания, изменение мировоззренческих взглядов, обострение протестных политических настроений, использование трудового потенциала корейского населения и его межэтнические контакты.

Актуальной выглядит также потребность общественной практики в научном обосновании совершенно неизученной социальной дифференциации корейских семей по территориальному размещению, трудовому статусу, социальному составу, жизненному уровню, способам удовлетворения материальных и духовных потребностей, брачному и психологическому состоянию, социальному поведению, ценностным ориентациям, включая гражданско-правовую и национальную самоидентификацию и возможность выезда на историческую родину предков.

В современных условиях, когда возрастает значимость для России уникального ресурсного потенциала и комплексного хозяйственного освоения сахалинской островной территории в рамках интеграции в рыночно-инвестиционную систему стран АТР, когда наблюдается всевозрастающая миграция сахалинского населения в более обжитые районы страны и активизируется процесс возвращения корейцев на историческую родину — в Республику Корею, — эти вопросы переходят в разряд актуальных и должны изучаться как часть социально-экономических проблем и международных связей Сахалинской области в качестве субъекта Российской Федерации с учетом ее особого расположения в геополитически пространственном пограничном поле.

Интерес к рассматриваемой теме заметно усиливается складывающейся на рубеже XX и XXI вв. обостренной ситуацией в межэтнических отношениях, что побуждает к всестороннему анализу эволюции государственной национальной политики в ее региональных вариантах в рамках качественно новых геополитических измерений на постсоветском пространстве и принципиально иной этнополитики, в фокусе которой находятся и разделенные после войны семьи сахалинских корейцев.

Познание роли этничности имеет не только общественный, но и глубокий личностный смысл. Приблизиться к ответам на вопросы можно лишь осознав множественную и многоуровневую собственную гражданско-национальную идентичность, как особое проявление этнического феномена в системе межэтнических контактов и вхождения индивида в этнокультурное пространство по возрастным ступеням этнической социализации. В этой связи важное значение для нашего исследования имеет концептуальное положение, обоснованное доктором исторических наук В.Л. Лариным: «Как правило, в пору обострения проблем в экономике и социальной жизни народы мира проявляют особое внимание к такой сложной составляющей своего бытия, как собственная история. В ней, в своем прошлом они надеются отыскать рецепты выхода из тупиков, в которые их иногда заводят как объективные законы общественного развития, так и амбиции правителей» [3].

Исследуемая тема весьма значима для полного освещения трагических последствий японского колониального и сталинского репрессивного режимов. Происходящие ныне процессы демократизации и формирования правового российского государства требуют не только очищения от имевших в прошлом место деформаций и искажений общечеловеческих ценностей, но и широкого освещения вопросов реабилитации репрессированных в годы советской власти народов, к числу которых относится и сахалинское корейское население.

Актуальность темы следует также оценивать, исходя из объективных международных факторов. Российская Федерация и Республика Корея ныне вступили в новую историческую полосу развития на основе установления в 1990 году дипломатических отношений, объективные предпосылки для которых отсутствовали на протяжении многих послевоенных десятилетий. Новые политические реалии, кардинально преобразовавшие облик всей планеты, требуют иного, чем прежде, видения научных проблем, иных политологических ракурсов и принципов изучения характера политико-правовых отношений России и Республики Кореи, связанных с национально-гражданской самоидентификацией сахалинских корейцев и их социокультурной ориентацией с учетом все еще сохраняющихся некоторых международных коллизий.

Несмотря на существенные различия государственного устройства и роли в мировом сообществе России, Республики Кореи, КНДР и Японии, происходящие в наши дни политические, демократические и социально-экономические процессы можно рассматривать как объективные предпосылки для сближения позиций по окончательному урегулированию доставшихся России в наследство от «горячей» и «холодной» войн проблем сахалинских корейцев, насильственно оторванных от родины своих предков, оказавшихся на колонизированном японцами Южном Сахалине и ныне добивающихся от мирового сообщества восстановления исторической справедливости.

Не могут не представлять научного интереса и проблемы современной внешнеполитической истории сахалинских корейцев. Роль их в системе международных связей на региональном уровне достаточно активная. Но ощущается необходимость выработки новых подходов к изучению и осмыслению процессов их международной общественно-политической интеграции и постоянного оттока в Республику Корею, поскольку сахалинская этническая корейская группа в силу сложившихся исторических обстоятельств является своеобразным связующим звеном в современной цепи взаимоотношений по меньшей мере четырех государств — России, Республики Кореи, КНДР и Японии, а также в решении современных проблем мирного воссоединения Северной и Южной Кореи.

Далее, постижение закономерностей функционирования сахалинского корейского сообщества не менее актуально и в связи с необходимостью выяснения исторических аспектов регулятивного воздействия на него норм международного права, и прежде всего в вопросах натурализации, утраты и приобретения гражданства и дискриминации интернированного Японией на Южный Сахалин корейского населения.

Очевиден и практический интерес, побуждающий к изучению истории сахалинских корейцев, судьбу которых следует соотносить с уроками истории в целом и особенно с ее современным этапом, когда развертываются процессы формирования регионального социально-исторического пространства, на основе межнациональных конфликтов возникают новые проблемы беженцев, вынужденных переселенцев и разделенных семей. Тем более если иметь в виду, в частности, наличие причинно-следственных связей между проводимой в России национальной политикой и длительной нерешенностью серьезных социальных и гражданско-правовых проблем сахалинских корейцев, что негативно сказывается на их умонастроении и социальном поведении. Об этом свидетельствуют такие реалии наших дней, как массовые выступления корейцев за свои жизненные требования о репатриации на историческую родину и возмещении материального ущерба, нанесенного японцами в годы второй мировой войны, а также направление по этим вопросам различного рода петиций главам государств России, Японии и Республики Кореи, международным правозащитникам. Массовые протестные акции являются основным социальным индикатором современного психологического состояния местного корейского населения.

Однако до сих пор данная проблема в полной мере еще не вышла на государственный уровень и ее по-прежнему обсуждают лишь обществоведы и краеведы, не имеющие никаких властных полномочий и потому лишенные возможности принимать решения юридической силы, оставляя в тупике самую проблему. Создаваемые различного рода комиссии и рабочие группы, собрав соответствующий материал, не подвергали его научной обработке, а часть информации передавалась в центральные ведомства на условиях строгой секретности.

К необходимости исследования темы побуждают также материалы проведенных в 1990-2000-х годах научно-практических конференций, в том числе и международных.

В целом можно утверждать, что выбор темы стал результатом многолетних научных поисков и формирования на этой основе практического интереса. История сахалинских корейцев, хотя и является частью общей истории, тем не менее это и относительно самостоятельная сфера человеческого бытия со своими особенностями развития и специфическими задачами научного исследования. Необходимость изучения проблемы, таким образом, обусловлена объективными потребностями развития современной исторической науки и вместе с тем решается другая задача - создаются предпосылки для продвижения вперед научных представлений об особенностях исторической картины жизни корейской народности на региональном уровне, что представляется не только фундаментальной, но и, по существу, неисследованной проблемой.

Научно-практическая актуальность исследуемой темы не исчерпывается названными аспектами, поскольку из-за длительной нерешенности одних проблем возникают все новые и новые вопросы теперь уже в рамках модернизации современного российского общества.

Историографию темы в широком методическом плане можно представить как совокупность ее компонентов, а именно: определение периодизации и проблематики, источниковая база, теория и методология, концепция исследования. В этой связи мы принимаем общее методологическое положение, обоснованное дальневосточным ученым Э.В. Ермаковой, о том, что только анализ совокупности указанных компонентов позволяет составить представление о степени изученности научной проблемы [4].

В основу научной периодизации исследуемой проблемы нами положен хронологический принцип и в связи с этим выделяются три исторических отрезка времени: дореволюционный, советский и постсоветский. Критерием каждого из них служат объективные факторы, обусловившие характер внутреннего политического устройства, государственной идеологии, экономических устоев и международных интересов во всей совокупности взаимоотношений бывшего СССР и современной России с Японией, государствами Корейского полуострова и США, как части всемирных отношений, под влиянием которых изменялась обстановка на Дальнем Востоке и происходили коренные, качественные изменения в жизнедеятельности сахалинского корейского сообщества. Названные периоды различны не только по своим хронологическим рамкам, но и в своей содержательной части — по тематическому и жанровому разнообразию публикаций, по их идейной заданности и методологической основе, по использованию источниковой базы, по объективности отражения исторических сюжетов, а также по сущности сделанных выводов и их научной новизне.

В русле такой общей периодизации логично будет назвать японский период истории сахалинских (карафутских) корейцев, приходящийся на 1905-1945 гг., когда Южный Сахалин представлял собой японское губернаторство Карафуто, а также международный этап, связанный с изучением проблем сахалинских корейцев в Республике Корее, Японии и США в последнее десятилетие XX — начале XXI вв.

В целом следует признать большую сложность хронологических периодов рассматриваемой темы с учетом региональных и всемирных процессов. Принятая нами периодизация оказалась вполне удобной для системного анализа, хотя следует признать и некоторую ее условность относительно отдельных этапов, что, однако, не могло в принципиальном плане повлиять на сформулированные нами итоговые научные выводы.

Хронологические пределы первого историографического периода можно обозначить границами второй половины 1870-х годов до 1920 года. Но это положение высказывается с той оговоркой, что нам не удалось обнаружить документальных подтверждений об ином первоначальном основании истории сахалинских корейцев и что революционные события на Северном Сахалине, в отличие от других регионов страны, завершились установлением советской власти не в октябре 1917 г., а в марте 1920 г. [5], после чего последовала пятилетняя японская оккупация Северного Сахалина [6], а Южный Сахалин еще с 1905 г. находился на положении японской колонии [7].

Изучение исторического материала о корейских эмигрантах происходило по мере проникновения их в пределы российского Дальнего Востока, включая и остров Сахалин. Уникальные этнографические сведения, а также описания жизни и быта корейских пришельцев представили известный русский путешественник Н.М. Пржевальский [8], руководитель русской православной духовной миссии в Китае П.И. Кафаров [9], сибирский историк В.И. Вагин [10], публицист А.Я. Максимов [11], горнопромышленник и журналист К.А. Скальковский [12], заведующий переселением в Южно-Уссурийском крае Ф.Ф. Буссе [13].

В конце XIX — начале XX вв. к истории корейской эмиграции обращались чиновник особых поручений переселенческого управления МВД России А.А. Риттих [14], подполковник российского Генерального штаба А. Рагоза [15], старший чиновник по особым поручениям Приамурского генерал-губернаторства Н.А. Насекин [16], генерал-губернатор Приморской области, а затем Приамурского края П.Ф. Унтербергер [17], пограничный комиссар Южно-Уссурийского края Е.Т. Смирнов [18], а также С.Д. Меркулов [19], П. Россов [20], приамурские генерал-губернаторы С.М. Духовской [21] и Н.И. Гродеков [22]. Важнейшим этапом в изучении корейской эмиграции стала Амурская экспедиция, итоги которой наиболее полно отражены в отчетах уполномоченного МИД России В.В. Граве [23] и поручика 1-го Сибирского стрелкового полка В.Д. Песоцкого [24].

В целом, по мнению исследователей и демократической общественности, пришлые корейцы представляли для России «полезный элемент» как с экономической, так и с политической точки зрения [25]. Признавалось необходимым создать для корейских эмигрантов «спокойное житье» [26], поддержать их благоразумным жизненным устройством, обеспечить вхождение их в русскую национально-государственную структуру и тем самым «усилить доверие к России и высоко поставить ее значение на Дальнем Востоке», не допустить, чтобы «печальная история корейской эмиграции легла на русскую национальную гордость темным пятном» [27]. В корейцах Россия приобретала не кочующее грубое племя вроде гиляков и гольдов, не безнравственных подданных вроде китайских выходцев — маньдзи, но сильный, трудолюбивый народ, оседлый и земледельческий, с чистыми нравами и крепко установившейся семьей, народ, легко воспринимающий русскую культуру, русские традиции и обычаи.

В своей совокупности труды дореволюционных авторов чрезвычайно ценны особой информативностью, созданы на основе официальных документов, статистических материалов и личных наблюдений, с широким использованием исторической литературы, выражают как консервативные, так и либерально-демократические взгляды на корейскую эмиграцию, позволяют проследить эволюцию иммиграционной политики царизма на российском Дальнем Востоке. Но все это безотносительно к сахалинскому региону, а потому для нашего исследования эти работы имеют опосредованное значение, как дающие возможность представить общеисторический фон зарождения и развития дальневосточной корейской эмиграции, характерные черты которой в той или иной мере были свойственны и сахалинским корейцам.

Советский, самый длительный период историографии изучаемой темы в хронологическом плане определяется 1925-1993 гг. Однако в этом периоде следует выделить два отличных по своей сути этапа, объективно обусловленных существованием корейской национальной группы на советском Северном Сахалине в 1925-1937 гг., т.е. до ее депортации в районы Средней Азии и Казахстана, а также образованием нового корейского сообщества в послевоенный период на территории Сахалинской области, включившей в январе 1947 г. в свой состав освобожденные от японской колонизации Южный Сахалин и Курильские острова.

Обращаясь к советской историографии, отметим два обстоятельства. Во-первых, начавшаяся в марте 1920 г. пятилетняя японская оккупация Северного Сахалина и последовавшие в начале 1930-х годов сталинские политические репрессии, в 1937 году — всеобщая депортация дальневосточных корейцев в районы Средней Азии и Казахстана, а также нахождение огромной массы иностранного корейского населения в Сахалинской области после окончания войны с Японией, сложная военно-политическая ситуация на Корейском полуострове, приведшая к образованию двух разделенных корейских государств, и, наконец, затянувшийся процесс подписания Сан-Францисского мирного договора с Японией (1951 г.) надолго отодвинули время становления отечественного историографического направления в изучении рассматриваемой темы. Во-вторых, характерной чертой советской историографии являлось то, что постановка исследовательских задач была ориентирована прежде всего на доказательство безусловно позитивных результатов государственной политики по формированию национального состава и территориальному размещению населения.

Лишь с хрущевским «потеплением» стали появляться очерки и статьи, в основном отражающие участие корейских масс в борьбе против интервентов и белогвардейцев на Дальнем Востоке и за национальную независимость Кореи [28].

В целом советский период анализируемой историографии можно отнести к одному из самых запоздалых и скудных, а научная мысль на данном направлении как бы остановилась. Главной причиной такого положения в том, что характер существовавших в обществе идеологических установок и партийно-политического режима предопределял идеализированную описательность, лакировку действительности, не давая возможности вторгнуться «посторонним» в засекреченные архивы. Как верно замечает Е.В. Васильева, «и профессиональная деятельность ученых, и их мировоззренческие позиции, сколько бы целостный или противоречивый характер они ни носили, были строго детерминированы господствующей идеологией» [29]. Тем не менее и в советский период были накоплены важные материалы, обогатившие историографию темы и информационные ресурсы по истории сахалинских корейцев [30].

Современный период историографии, начавшийся на рубеже 90-х годов XX в., можно считать зарождением качественно нового этапа научных исследований. В ходе острой политической борьбы вокруг оценок роли отечественной исторической науки утвердились новые базовые методологические принципы и подходы, свободные от идеологического диктата и каких-либо политических пристрастий. С рассекречиванием огромного массива архивных документов открылась новая источниковая база, что существенно расширило сектор исторического интереса и анализируемых проблем.

Заметим, однако, что процесс формирования новой конструкции отечественной истории вовсе не означает, а, наоборот, предполагает признание необходимости адекватного развития как общенациональных, так и региональных исследований. В этой связи мы разделяем взгляды на характер постсоветской исторической ситуации, изложенные в трудах А.А. Искандерова [31], А. Тертышного и А.В. Трофимова [32], А.Д. Сахарова [33], В. Согрина [34], В.В. Алексеева [35], А.С. Сенявского [36], В.Л. Ларина [37], Б.И. Мухачева [38], А.Т. Мандрика [39] и др.

Комплексный и содержательный анализ изучения истории Дальнего Востока проведен доктором исторических наук, профессором Л.И. Галлямовой. В ее исследованиях мы находим такие оценки: «... изучение истории российского Дальнего Востока ... в основном развивается в русле актуальных тенденций современной отечественной историографии: в рамках общей смены приоритетов обозначился переход к методологическому плюрализму, идет поиск новых ракурсов и подходов к переосмыслению и освещению ключевых проблем, значительно расширилось проблемное поле исследований... достаточно ясно обозначилось и локальное своеобразие дальневосточной регионалистики, ее специфические интересы и темы, преобладание регионально-цивилизационных подходов к освещению истории Отечества» [40].

Научные поиски ответов на возникающие вопросы исторического знания ведут и другие авторитетные дальневосточные ученые. В частности, нам представляется вполне правомерным тезис доктора исторических наук, профессора А.С. Ващук, по мнению которой происходящие на постсоветском пространстве процессы сопровождаются активным конструированием национальных историй, сменой парадигмы анализа исторического пути российского общества, интерпретацией советской истории с учетом развития теории модернизации, сумевшей «объединить» историков разного направления [41].

Новаторскими и особенно значимыми для историографии рассматриваемой темы можно признать работы сахалинского ученого Бок Зи Коу [42]. На страницах своих книг он дает характеристику этногенеза корейского народа, повествует о начале переселения корейцев на о. Сахалин, об их жизни при японском колониальном режиме и в период советской власти, дает обоснованные оценки депортации, прослеживает динамику численности, а также отражает современные проблемы разделенных корейских семей, репатриации на историческую родину и выплаты Японией материальной компенсации за причиненный в годы войны ущерб. Достаточно обоснованной представляется предложенная автором трактовка периодизации тотального завоза корейцев Японией на Южный Сахалин в годы второй мировой войны.

Но при всех достоинствах работы Бок Зи Коу не выходят за рамки общепознавательного, исторического интереса и, по его собственному признанию, представляют лишь размышления на «уникальную корейскую тему», поскольку принадлежат перу не писателя и историка, а человека, которому довелось лично пережить все этапы национальной трагедии. По своему содержанию работы Бок Зи Коу можно отнести к неопатриотическому направлению в современной историографии, представители которого самоидентифицируют себя как поборники за историческую справедливость и национальное возрождение, гипертрофированно развенчивают японский милитаризм и советский тоталитаризм, одновременно возвышая национальные амбиции. Можно по справедливости не согласиться с выводами Бок Зи Коу о том, что на занятом японцами Южном и на советском Северном Сахалине «политика по отношению к корейцам имела одну и ту же цель: уничтожить национальное самосознание» [43]. Но даже, несмотря на весь свой тоталитаризм, советская государственная система не задавалась такой целью, и ставить ее в один ряде японским империализмом и колониализмом, по нашему твердому убеждению, нет никаких оснований, а аргументы на этот счет нами будут изложены в соответствующих разделах монографии.

Ошибочным является также утверждение, будто корейцы, прибывшие на о. Сахалин в конце XIX в., «подобно заключенным с нетерпением ждали окончания контракта с тем, чтобы быстрее вернуться на родину» [44]. В действительности корейцы не могли вынашивать таких планов, так как прибыли на о. Сахалин добровольно, спасаясь от жестокого национального феодального гнета и бесправия, а возврат на родину по тогдашним законам Кореи обрекал их на смертную казнь. Неправомерно определяется и хронологический период проживания корейцев на Северном Сахалине до 1945 года [45], если учесть, что их поголовная депортация из всех районов Дальнего Востока в Среднюю Азию и Казахстан прошла в 1937 году. Впрочем, названные пробелы не мешают признать работы Бок Зи Коу важным вкладом в отечественную историографию.

Многопланово исследована дифференцированная политика Республики Кореи и КНДР в отношении сахалинских корейцев профессиональным востоковедом Л.В. Забровской [46]. При этом особое внимание акцентируется на малоизученных вопросах вербовки в Сахалинскую область северокорейских рабочих в 1946-1949 гг. и их нежелании возвращаться в КНДР ввиду несравнимо своего лучшего жизненного устройства в СССР. На конкретных исторических фактах показываются новые тенденции в российской политике на корейском направлении, а также современные процессы воссоединения разрозненных корейских семей, организации встреч родственников, деятельности местных общественных объединений, возрождения национальной культуры и самобытности. Совершенно справедлив общий вывод автора о том, что сахалинские корейцы являются связующим звеном на пути к мирному объединению РК и КНДР, а их интересы должны учитываться при формировании долговременных российско-корейских отношений. Однако представленный Л.В. Забровской материал ввиду своей фрагментарности не дает целостного научного представления о комплексе исследуемых нами проблем и к тому же основывается главным образом на уже опубликованных литературных источниках, а не на документальной архивной базе.

К историческим судьбам сахалинских корейцев обращались Со Дин Гир [47], К.Е. Гапоненко [48], Пак Сын Ы [49], И.Ф. Подлубная и А.И. Костанов [50], М.С. Высоков [51], А.М. Пашков и В.Л. Подпечников [52], Н.Ф. Бугай [53], С. Ку [54], И.А. Цупенкова [55]. Различные аспекты интересующей нас темы представлены в научных трудах известных дальневосточных ученых А.Т. Мандрика [56], А.С. Ващук [57], Е.Н. Чернолуцкой [58], Г.А. Ткачевой [59], Т.З. Позняк [60], А.И. Петрова [61], в сборнике документов, подготовленном Российским государственным историческим архивом под редакцией директора архива А.А. Торопова [62], а также на научно-практических конференциях постсоветского периода.

Однако нам не удалось обнаружить ни одного обобщающего научного издания, дающего целостное представление об этнической группе сахалинских корейцев. Поэтому и спустя все послевоенные десятилетия их жизнедеятельность продолжает оставаться серьезной социальной проблемой не только России, но и международного сообщества. Почти полное отсутствие научной литературы и лишь скудные и разрозненные материалы средств массовой информации ставят в затруднительное положение практических работников, соприкасающихся с историей сахалинских корейцев.

Об общей неизученности рассматриваемой темы свидетельствуют такие признания. «За весь столетний период их (корейцев. — А.К.) жизнедеятельности на российской земле в бывшем СССР были написаны и изданы с интервалом в 37 лет всего-то две книги: в 1928 году небольшая по объему, но богатая по содержанию книга С.Д. Аносова «Корейцы в Уссурийском крае» (Хабаровск — Владивосток), а вторая — в 1965 году (Алма-Ата) — «Очерки по истории советских корейцев» Ким Сын Хва [63].

По мнению Н.Ф. Бугая, «корейский вопрос» находился в числе запрещенных к исследованию, а если в советской историографии и было что известно о корейском этническом меньшинстве, то это относилось в основном к освещению событий с момента первых поселений корейцев в районах Дальнего Востока и до середины 30-х годов, в дальнейшем же советская историческая наука о корейском этническом меньшинстве, за редким исключением, старалась не упоминать [64].

А вот мнения сахалинских исследователей.

Бок Зи Коу: «...реализовать свой замысел было непросто: во-первых, эта тема у нас никем не исследована, во-вторых, отсутствуют необходимые документальные источники, в-третьих, основные работы о сахалинских корейцах опубликованы за рубежом».

М.С. Высоков: «Многие годы было «не принято» говорить (а тем более писать) о проблемах сахалинских корейцев. Между тем проблемы не исчезали, а все больше обострялись» [65].

А.И. Костанов, И.Ф. Подлубная: «Судьба корейской диаспоры на острове как бы выпала из общего контекста истории Сахалинской области ... сахалинские корейцы до конца 80-х гг. вообще не рассматривались в качестве объекта историко-этнографических исследований» [66].

Не находим мы никакой ретроспективной информации об исторических судьбах сахалинских корейцев ни в крупных монографиях [67], ни в общих изданиях [68], ни в специальных научных работах по народонаселению Дальнего Востока [69], ни в историко-партийной литературе [70], ни в исследованиях по национальному вопросу и культурному строительству на Дальнем Востоке [71], ни в одном из общеизвестных краеведческих изданий [72], ни в официальных статистических сборниках [73], ни в учебных пособиях по истории Сахалинской области [74], ни в диссертационных исследованиях [75]. Не выявили каких-либо специальных работ в рамках исследуемой нами проблематики видные дальневосточные историки Л.И. Галлямова [76], М.С. Высоков [77], А.И. Костанов [78], целенаправленно изучавшие историографию Сахалина и Курильских островов.

Что касается газетных и журнальных публикаций, то до начала 1990-х годов и даже на рубеже XX и XXI вв. не каждую из них можно причислить к ценным и даже заметным. Но в своей совокупности они помогали освещать вопросы нашей темы, о которых слабо заявляла историческая наука.

Отмеченные характерные черты изучаемой историографии можно дополнить тем, что слишком узок оказался круг российских исследователей при отсутствии тесного научного содружества с зарубежными историками, особенно Республики Кореи и Японии.

В этой связи остаются не использованными большие возможности Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН. Вполне очевидно, что институт за время своего существования, а это без малого 40 лет, утвердил свое лидерство как многопрофильное академическое учреждение и продолжает наращивать потенциал дальневосточной исторической науки. Однако на таком общем авторитетном фоне значительно скромнее выглядят исследования в области истории сахалинского корейского сообщества как уникального историко-международного феномена и по своей этнической сущности, и по условиям формирования и жизнедеятельности. Данное направление дальневосточной новистики пока нельзя отнести к категории активно развивающихся.

На этом направлении не создано какой-либо научной основы: отсутствуют специальные диссертационные исследования, монографические издания, историко-очерковая литература, не проведено ни одной этнологической и филологической экспедиции по целенаправленному изучению материальной и духовной культуры, актуальных проблем современной этносоциальной истории сахалинского корейского населения. Между тем остро ощущается потребность в разработке научной концепции и модели изучения этнической и социальной истории сахалинских корейцев как объекта изучения с четко очерченной географией во взаимосвязи с происходящими в дальневосточном регионе процессами, современным состоянием межнациональных отношений и с акцептом на международный уровень.

Зарубежная историография проблемы также скудна, как и отечественная, не располагает комплексными исследованиями и не выходит за рамки освещения уже известных исторических фактов. Среди американских ученых следует выделить профессора Гавайского университета Д. Стефана [79]. В 1971 году вышла его книга «Сахалин. История», в которой описываются события, связанные с освобождением Южного Сахалина и Курильских островов от японского милитаризма. Жизнь корейцев — бывших японских подданных здесь описана фрагментарно, но в целом делается обоснованный вывод о том, что их положение создавало серьезную международно-правовую и социальную проблему. Однако книга Д. Стефана содержит ряд положений, с которыми трудно согласиться. Без каких-либо документальных свидетельств неправомерно утверждается, что в отношении корейцев советская власть проводила репрессивную политику, а лица без гражданства являлись «объектом насмешек и угроз». Допускает автор и фактические неточности, полагая, что численность корейцев, оставшихся после войны на Южном Сахалине, превышала 43 тыс. человек.

Общеизвестны труды зарубежных исследователей И. Бишоп [80] и У. Коларза [81]. Однако при освещении жизни корейского населения Дальнего Востока они даже не упоминают о его существовании на острове Сахалине.

С позиции новых политологических подходов и с учетом современной исторической реальности проблемы российских корейцев освещаются доктором юриспруденции, профессором южнокорейского университета (г. Инчен) Ло Ен Доном. В его работе [82] предприняты попытки прояснить политико-правовой характер российско-корейских отношений в связи с проблемой гражданского статуса корейцев бывшего Советского Союза. Интересующая нас тема здесь, пожалуй, впервые рассматривается, хотя и фрагментарно, но все же целенаправленно и в комплексе с анализом юридических, социально-экономических и политических факторов. Уместно заметить, что в работе Ло Ен Дона описываются в основном общеизвестные факты, получившие освещение в других публикациях, в научно-справочном аппарате не указаны конкретные архивные фонды, из 89 названных источников 24 являются зарубежными, а 65 — российскими или из республик бывшего СССР, из которых только 3 из архивных фондов, в том числе один из Государственного архива Сахалинской области.

В японской историографии в оценке исторических судеб сахалинских корейцев превалирует национально-патриотическая точка зрения, особенно в официальных изданиях [83].

Своеобразным отчетом о положении сахалинских корейцев стала книга «Репортаж с Сахалина», вышедшая в 1990 году на японском, а в 2004 году па русском языках [84]. Написанная очевидцем и непосредственным участником событий прошлого Пак Хен Чжу, объединяя 16 кратких рассказов-воспоминаний, книга повествует о японской колонизации и расовой дискриминации в советский период корейцев — бывших японских подданных, а также о сложных взаимоотношениях внутри корейской среды, побуждает к глубоким раздумьям о международно-правовой ответственности Японии за трагические судьбы корейцев, завезенных на Южный Сахалин и оставленных здесь после войны.

Однако описываемые Пак Хен Чжу события не связаны между собой ни логически, ни хронологически, не подтверждаются ни архивными, ни литературными источниками, предстают в основном безымянными, а потому их, по-существу, можно отнести к любой другой территории, где проживают корейцы. К тому же преобладают субъективные оценки, основанные на личных восприятиях происходившего при явном и полном отсутствии научных обобщений. Авторский «репортаж» содержит немало искажений исторических фактов, неверных трактовок и выводов. Укажем лишь на одно — на ошибочность утверждения о том, что корейские школы на о. Сахалине были закрыты в 1965 году [85], тогда как это произошло двумя годами раньше [86]. В целом же книга проникнута идеями гуманизма и, обращаясь к миру, привлекает внимание к многострадальной судьбе корейского населения Сахалина, побуждает к размышлениям о путях решения их проблем с учетом уроков истории и в этом смысле она обогащает историографию исследуемой темы, и мы будем обращаться к ней при анализе тех или иных вопросов.

Не оставляет равнодушным небольшая по объему статья японского исследователя С. Ханья [87]. Полагая, что вопрос о судьбе сахалинских корейцев все еще вызывает немалый интерес, автор задался целью «разобраться тщательным образом» [88] и «дать новую трактовку архивных документов» [89].

Несомненным достоинством исследования С. Ханья можно признать то, что им представлена краткая характеристика деятельности советских властей по улучшению жизни сахалинских корейцев: трудоустройство, жилищно-бытовые условия, культурное обслуживание, принятие в упрощенном порядке советского гражданства, завоз национальных продуктов питания, обеспечение продовольственными и промышленными товарами наравне с русским населением, поддержка образования корейского населения на родном языке.

Следует отметить, что С. Ханья объективно оценивает японскую историографию по проблеме сахалинских корейцев, как скудную и далекую от научности, а «об анализе истории вопроса говорить пока не приходится». Справедлив и другой вывод, когда признается, что корейская проблематика в основном представлена «публицистическими произведениями или обычными репортажами». В подтверждение данного вывода сообщается, что в каталоге Государственной парламентской библиотеки Японии насчитывается всего 24 книги о корейцах, оставленных на Сахалине, но только 2 написаны на советских источниках [90], в число которых вошла и наша монография, изданная в Токио в 1998 году [91].

В целом же работа С. Ханья отражает официальную политику Японии. Это нетрудно заметить, когда речь идет о необходимости сохранения за корейцами навязанных им в годы колонизации японских имен и фамилий, когда корейцы с советским гражданством называются «надзирателями» за поведением лиц без гражданства из числа бывших японских подданных, когда утверждается, что они перестали быть японскими подданными и международно-правовую ответственность за их послевоенную судьбу Япония нести не обязана, когда, наконец, замалчивается вина США, оккупировавших после войны Японию и Южную Корею и тем самым воспрепятствовавших возвращению корейцев на свою историческую родину, что признает и американский ученый Д. Стефан.

Наконец, нельзя не обратить внимание на то, что С. Ханья рассматривает свою статью «как первый шаг к всестороннему исследованию истории сахалинских корейцев» [92]. Но, увы, такой шаг уже был сделан другими исследователями. Достойно сожаления, что С. Ханья проявил некорректность, сделав заявку на первоисследование изучаемой нами темы, и сформулировал свои выводы, далекие от научности. Из 40 авторских примечаний только 14 содержат ссылки на архивные источники, представленные документами Российского государственного архива новейшей истории. В сопоставлении с опубликованными уже работами отечественных исследователей С. Ханья в научном плане не привносит ничего нового, чтобы уяснить глубинные процессы и породившие их причинно-следственные связи. Более того, по его мнению, проблема сахалинских корейцев «уже близка к разрешению и воспринимается многими просто как один из эпизодов далекого прошлого» [93]. Увы, каждодневность бытия сахалинских корейцев еще подтверждает, что в проблеме их судьбы есть начало, но в политическом плане не видно конца.

Критическому анализу взгляды японского правительства на послевоенные последствия насильственной мобилизации корейцев на Южный Сахалин подвергнуты в исследованиях Пак Ген Сик [94], Ко Рим Гон [95], Тагаки Кенити [96], Вада Харуки [97], Оонума Ясаки [98], Чхве Киль Сон [99], И Сун Хён [100], а также в сборнике документов «Политика Японии и проблема корейцев, оставленных после войны на Южном Сахалине», вышедшем в Токио в 1994 году.

Характерно, что периодическая печать Японии, равно как и Республики Кореи, проявляя особенный интерес к жизни сахалинских корейцев, публикуя материалы о них в различных политических отчетах, исторических обзорах, интервью или в форме воспоминаний очевидцев прошлого, не всегда считает нужным формировать объективные выводы на основе документальных источников. Столь откровенное невладение научной информацией лишает возможности представить общую исторически верную картину судьбоносных событий.

Нельзя умолчать о том, что основные проблемы сахалинских корейцев недостаточно или остаются совершенно не известными широкой международной научной общественности. Автору довелось неоднократно участвовать в работе международных научно-практических конференций, встречаться с представителями средств массовой информации и на основе обмена мнениями пришлось прийти к выводу, что некоторые зарубежные коллеги придерживаются устаревших взглядов, представляя сахалинских корейцев — бывших японских подданных как бесправных людей, угнетенных советской тоталитарной системой. Что касается северокорейских граждан, то их пребывание в Сахалинской области мотивируется якобы существовавшим политическим запретом на свободный выезд в КНДР, в которой, собственно, и распространена подобная точка зрения.

Таким образом, представленный анализ отечественной и зарубежной историографии дает основание сделать общий вывод о том, что на изучаемом направлении она еще не выполнила своей задачи. Процесс накопления исторического материала затянулся, а в его научном изучении образовался определенный вакуум. Проблемы изучались фрагментарно, а об их фундаментальности говорить просто сложно. Ни дореволюционная отечественная, ни советская историография, как и зарубежная, не оставили ни одного специального комплексного исследования по рассматриваемой теме.

С одной стороны, до начала 1990-х годов анализируемая нами тема считалась, по существу, закрытой, а интерес к ней скудно удовлетворялся отрывочными сведениями, к тому же проходившими сквозь строгую идеологическую цензуру. С другой стороны, последующий период, хотя и обогатился некоторыми публикациями, но они не отличаются жанровым и тематическим разнообразием, представляют лишь общий познавательный интерес с признаками научного осмысления. В своей совокупности они содержат элементы исторической критики, создают почву для научных размышлений и наполнения познавательного процесса историческим смыслом. Однако в целом научная история сахалинского корейского сообщества, как и прежде, продолжает хранить молчание в архивных учреждениях и ей еще предстоит неблизкий путь своего становления, чтобы обогатить своим содержанием отечественную историческую науку.

В более широком историческом плане дает научную оценку сахалинский ученый В.В. Щеглов, справедливо утверждая, что к середине 80-х годов продолжали оставаться неисследованными вопросы происхождения сахалинских переселенцев вообще, а также эволюции национального и социально-демографического состава населения, а тема регулирования внешних и внутренних миграций оказалась слабо исследованной отчасти потому, что большинство материалов было недоступно для научного анализа [101].

Можно не без оснований также утверждать, что Россия как государство оказалась в положении исторического наблюдателя, поскольку ни на федеральном уровне, ни в местных структурах органов государственной власти накопившиеся с годами проблемы сахалинских корейцев, имеющие международное значение, в принципиальном плане открыто не освещаются и не решаются. Научный интерес к ним сдержанный, что можно объяснить ограниченным доступом к архивным материалам, отношением историков и самого общества, занятого решением других проблем, а в некоторых аспектах по причинам, не зависящим ни от историков, ни от российского общества. Не создано пока концептуально-теоретических трудов и за рубежом. Поэтому актуальность рассматриваемой темы нам представляется вполне очевидной и бесспорной.

На этом историческом фоне мы не отводим себе роль первооткрывателя и первоисследователя рассматриваемой темы, а признаем лишь наличие серьезных пробелов в ее научном изучении. Одновременно ставится цель на основе анализа спектра точек зрения исследователей и расширенной источниковедческой базы существенно дополнить их принципиально новыми научными оценками и выводами, осуществить переход от собирательно-описательного, так сказать летописного, уровня к аналитическо-концептуальному, без чего, по нашему убеждению, привнести качественные изменения в историческую науку невозможно.

При этом ставились вполне конкретные взаимосвязанные научные задачи:

— установить, теоретически обосновать и охарактеризовать объективные исторические предпосылки, условия и причины корейской эмиграции на остров Сахалин;

— изучить источники и характер миграционных потоков на всех этапах формирования корейского сообщества, территориальную размещенность, течение исторической жизни, житейский порядок, строй и характер людских интересов, правовые взаимоотношения государства и корейской национальной группы в условиях царизма;

— проследить процессы жизнедеятельности корейских эмигрантов до их депортации в районы Средней Азии и Казахстана, выявить антигуманную сущность репрессивной политики советского государства и обосновать пагубность ее исторических уроков;

— раскрыть основные этапы интернирования корейцев на Южный Сахалин Японией и сущность ее дискриминационной расовой политики;

— проанализировать правовой статус, послевоенное политическое и хозяйственное устройство корейцев — бывших японских подданных и завербованных северокорейских рабочих;

— определить степень участия корейского населения в общем процессе хозяйственного и культурного развития Сахалинской области;

— выявить современную социально-территориальную структуру корейского населения, динамику его численности, возрастно-полового состава, брачного состояния, а также условия и особенности урбанизированного образа жизни, национального менталитета и межэтнических контактов, национального самосознания;

— представить трансформацию мировоззренческих взглядов, обострение протестных политических настроений, процессы адаптации, ассимиляции, демографии и формирования национально-культурной автономии в региональной географической среде;

— научно обосновать процессы социальной дифференциации корейских семей по территориальному размещению, трудовому статусу, жизненному уровню, способам удовлетворения личных потребностей, психологическому состоянию, ценностным социокультурным ориентациям, включая гражданско-правовую и национальную самоидентификацию и желание возвратиться на историческую родину предков;

— охарактеризовать динамику социальной мобильности корейской национальной группы с точки зрения изменения занимаемого ею места в общей социальной структуре сахалинского населения, перемещения ее отдельных индивидов в силу особых способностей и усилий из одного социального слоя в другой (вертикальная мобильность), а также в пределах одного и того же социального слоя (горизонтальная мобильность);

— эмпирически исследовать специфику социальной регуляции поведения, обобщить характер межличностных отношений в рамках социальной психологии в целях совершенствования системы управления жизнедеятельностью корейского населения как части сахалинского социума;

— проследить эволюцию государственной национальной политики Союза ССР — России, КНДР, Республики Кореи и Японии в непосредственной взаимосвязи с историческими судьбами сахалинских корейцев, изучить их положение в системе международных связей на региональном уровне в условиях нарастающей глобализации общественно-политической жизни с учетом постоянно увеличивающегося миграционного оттока в Республику Корею;

— разработать и обосновать новые концептуальные подходы к решению современных политико-правовых и социально-психологических проблем сахалинских корейцев в аспекте их национальной и гражданской самоидентификации, публичного международного права.

Территориальные границы исследования имеют четко очерченную географию, ограниченную Сахалинской областью, государствами КНДР, Республики Кореи и Японии. Расширение геополитических рамок исследования обусловлено тем, что формирование сахалинского корейского сообщества стало возможным в результате действия целого ряда международных факторов, связанных с характером внешней политики названных государств. При этом заметим, что в административно-территориальном отношении с учетом объективных исторических факторов будут рассматриваться: до 1905 года только остров Сахалин, в 1905-1920 гг. — Северный Сахалин, в 1925-1932 гг. — Сахалинский округ и в 1932-1937 гг. — Сахалинская область в границах Северного Сахалина, с августа 1945 г. по январь 1947 г. — Южно-Сахалинская область в составе Южного Сахалина и Курильских островов, с января 1947 г. — Сахалинская область, объединившая территории Северного и Южного Сахалина и Курильских островов. Северный Сахалин, находившийся под японской оккупацией в 1920-1925 гг., бывшие колонизированные Японией территории Южного Сахалина (1905-1945 гг.) и Курильских островов (1855-1945 гг.) в нашем исследовании специально не рассматриваются. Исключен также Северный Сахалин периода 1937-1945 гг., когда на его территории корейцы, подвергшиеся депортации, не проживали.

Хронологические рамки исследования охватывают всю историю корейского этнографического сообщества Сахалинской области со времени возникновения до наших дней.

Познание исторического процесса объективно выдвигает потребность использования своего специфического инструментария, своей методологии и методики, своих подходов и способов исследования, максимально приближенных к комплексному и целостному изучению всей совокупности явлений социальной истории.

В основу методологии нашего исследования положены принципы диалектического материализма как науки об общих законах развития природы, общества и мышления, а также о всеобщей взаимосвязи явлений и познании их через такие категории, как сущность и явление, противоречие, причина и следствие, содержание и форма, индукция и дедукция, возможность и действительность, логическое и историческое. При этом использовались количественные и качественные показатели: первые — для непосредственного сопоставления и сравнения тех или иных параметров, вторые — для обнаружения более глубоких их различий. На таких исходных посылках нами осуществлялся процесс научного познания, развивающийся «от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике», выступающей критерием истины.

Поскольку научный интерес нашего исследования выводится из задач изучения всеобщей истории, то в рамках ее материалистического понимания другой методологической основой необходимо и целесообразно считать цивилизационный подход, концептуальные положения которого позволяют учесть глобальные аспекты всемирно-исторического процесса, истории цивилизации в целом.

Цивилизационная парадигма выступает ныне всеобъемлющим фактором научного анализа, с помощью которого становится возможным интегрировать историю какого-либо одного народа в общую систему цивилизации современного мира, выявить в каждой из цивилизаций общечеловеческую общность, а человеческое общество в целом рассматривать как синтез множества мировых цивилизации. Очевиден и практический интерес, побуждающий использовать цивилизационный подход. Применяя его, мы сумели учесть диалектическую взаимосвязь всеобщей и местной истории и на этой основе рассмотреть сахалинское корейское национальное сообщество как специфическую этнографическую особь с характерными чертами человеческой всеобщности, в определенных географических и хронологических пределах.

На общем фоне человеческой цивилизации в качестве определенных типов общества следует рассматривать закономерно сменяющие друг друга общественно-экономические формации со своими специфическими и всеобщими законами, которые связывают их в единый мировой процесс. С учетом этого теоретического положения, основанного на принципах исторического материализма, в нашем исследовании сопоставлялась сущность базиса и надстройки, как совокупность производственных и идеологических отношений и взглядов, предопределяющих уклад местной жизни корейского населения на разных формационных ступенях развития с учетом исторического и национального своеобразия.

Далее, поскольку в нашем исследовании отражаются события постсоветского периода, когда утвердились и новый государственный строй, и новые политические институты, то нами использовались основные положения современной теории модернизации. В частности, те, которые объясняют особенности демографических процессов в зависимости от степени эффективности принимаемых политических решений и государственного влияния на жизнедеятельность корейского населения.

Теоретико-методологические основы исследования дополнялись также историческим методом познания, базирующимся на целостном подходе к предмету изучения. На наш взгляд, неправомерна позиция тех исследователей, которые игнорируют изучение отдельных исторических фактов только лишь по той причине, что они требуют нового научного объяснения. В этом плане автор следовал принципу научной объективности, принимая в расчет не только ключевые, но и малозначительные вопросы, косвенные факты, выводящие на сущностные характеристики составляющих сторон объекта изучения как единого целого, а также имеющие общепознавательный интерес и научно-практическое значение.

В целях получения синтезирующей информации проводился социологический опрос, в ходе которого единицей наблюдения служила семья, а корейское население в целом рассматривалось как совокупность семей и отдельных личностей. Формирование выборки для социологической части основывалось на количественных и качественных критериях жизнедеятельности корейского людского союза и осуществлялось в две стадии. На первой из них решалась задача определения группы населенных пунктов с наибольшей концентрацией корейских масс, а на второй — проводилась дифференциация единиц исследования по гражданско-правовому статусу, трудовой занятости, демографическим и этнографическим показателям. Трудовые коллективы как особо функционирующие специальные единицы обследовались с учетом отраслевой специализации. Социологическим инструментом служили «Анкета членов семьи» и «Анкета работника». Совокупность вопросов анкет и полученные на них ответы позволили в целом реализовать основную методологическую схему анализа социологической информации о степени удовлетворенности корейского населения нынешней ситуацией. Общее направление исследования заключалось в изучении общественного мнения, морально-психологического настроения, выявлении дифференциации корейского населения по категориям желающих выехать на постоянное жительство в Республику Корею и получить материальную компенсацию от правительства Японии за причиненный в годы войны ущерб.

Выявленные исторические факты составили эмпирическую базу исследования. На основе логического упорядочения и критической оценки с ранее вышедшими публикациями они существенно дополнили историческую картину, дали возможность аргументировать полученные новые научные результаты, положения и выводы, сформировать позицию автора в решении конкретных задач и достижении главной цели исследования.

Таковы в целом основные теоретические и методологические предпосылки нашего исследования. При анализе отдельных компонентов они развернуты в более конкретные положения.

Общий историографический анализ темы дает основания для вывода о том, что сдержанный интерес к ней является следствием слабого знакомства с первоисточниками. Между тем, как утверждал В.О. Ключевский, тот «...народ знает свою историю, где ход и смысл родного прошедшего есть достояние общего народного сознания и где это сознание прошлого есть привычный акт мышления» [102].

Источниковая база сформирована из комплекса опубликованных и неопубликованных материалов. Первую группу составляют нормативно-правовые акты, регулирующие различные сферы жизнедеятельности иностранных эмигрантов, в том числе и корейцев, и опубликованные в Полном собрании законов Российской империи, собрании узаконений и распоряжений правительства Дальневосточной Республики, собрании узаконений и распоряжений рабоче-крестьянского правительства РСФСР, Известиях ЦИК СССР и ВЦИК, сборниках законов СССР, указов Президиума Верховного Совета СССР, постановлений Советов Министров СССР и РСФСР, действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами, в Ведомостях съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР.

К анализу привлекался также уникальный исторический материал, представленный в отчетах о деятельности Главного тюремного управления, Приамурского генерал-губернаторства, Приморского областного правления, начальников о. Сахалина, военных губернаторов и губернаторов Сахалинской области, ведомственные отчеты Сахалинского горного округа, обзоры о. Сахалина, а также издания информационно-справочного характера: «Сахалинский календарь», «Сибирский торгово-промышленный календарь», «Тюремный вестник», «Русский вестник», «Живая старина», Живописная Россия». Содержание этих сводных трудов отличается информационной насыщенностью, наибольшей достоверностью и обстоятельностью выводов, позволяющих воссоздать и оценить историческое прошлое корейской диаспоры с точки зрения и внутригосударственных, и внешнеполитических интересов России.

В своих научных выводах мы исходим также из объективного понимания исторического прошлого, отраженного в документах и материалах об установлении советской власти на Северном Сахалине, социалистическом строительстве на Сахалине и Курильских островах. В целом эти работы, являясь результатом многолетних усилий авторских коллективов, можно рассматривать как значительный вклад в историческую науку, однако в них почти не отражается история сахалинских корейцев, не считая отдельных фактов.

Непосредственно или косвенно использовалась литература по проблемам международного права и международных отношений.

Примат в нашем исследовании отводился использованию архивных документов, выявленных в ходе многолетних изысканий, составивших научную основу монографии. Исследовательская работа проводилась в Российском государственном историческом архиве Дальнего Востока (РГИАДВ), государственных архивах Хабаровского (ГАХК) и Приморского (ГАПК) краев, Сахалинской области (ГАСО), Сахалинском центре документации новейшей истории (СЦДНИ), Сахалинском областном краеведческом музее (СОКМ). Исследовались фонды: Приморского областного правления, канцелярии приамурского генерал-губернатора, военных губернаторов Приморской области и острова Сахалина, Приморского губкома РКП(б) и губисполкома, Дальневосточного ревкома, Дальневосточного крайкома ВКП(б) и крайисполкома, уполномоченного Дальбюро ЦК РКЦ б) на Северном Сахалине, Сахалинского ревкома, Сахалинского партийного бюро. Сахалинского окружкома ВКП(б) и окрисполкома, Сахалинской инспекции труда, Сахалинского горного округа, нефтяной концессии на Северном Сахалине, Сахалинского областного, городских и районных Советов народных депутатов, совнархоза Сахалинского экономического района, администрации Сахалинской области, Хабаровского краевого, Сахалинского областного, городских и районных комитетов КПСС, Южно-Сахалинского областного, городских и районных управлений по гражданским делам, политотдела гражданского управления Южного Сахалина, полицейского управления губернаторства Карафуто, объединенного фонда церквей о.Сахалина, а также ведомственных архивов управлений и отделов Сахалинского облисполкома, областных хозяйственных органов, региональных общественных организаций сахалинских корейцев. Всего было изучено 87 фондов (около 130 тыс. единиц хранения).

Что касается ценнейших трофейных архивных фондов управления губернаторства Карафуто с документами 1905-1945 гг., оставшихся на Южном Сахалине после его освобождения от японского милитаризма, то их использование затруднено не только по причине языкового барьера, но и ввиду отсутствия специально разработанного справочника по этим архивным фондам, хотя после окончания войны прошло более 60 лет. Отсутствие перевода уже рассекреченных документов не дало возможности наиболее полно охарактеризовать процесс тотальной мобилизации корейцев Японией на Южный Сахалин в 1939-1944 гг., деятельность японской тайной полиции по организации слежки за иностранцами и лицами корейской национальности, использование их на принудительных физических работах в условиях жесткого колониального режима, введение карточной системы снабжения, итоги подворных описей, сведения о перебежчиках государственной границы на территорию СССР (Северный Сахалин), о жертвах военного времени, а также материалы о запрете антияпонской деятельности корейской молодежи и «левых» общественных организаций, об устройстве телеграфно-телефонной связи с Корейским полуостровом и перехвату радиопередач из Советского Союза. Остались вне нашего научного анализа служебные бюллетени: «Вестник губернатора», «Вестник полиции», «Уголовный вестник» [103]. Этот пробел приходилось восполнять материалами из опубликованных научных работ и периодической печати.

Изучением трофейных архивных фондов в последние годы стали заниматься различные зарубежные исследователи, но их усилия пока не материализовались в специальных научных трудах по нашей теме.

Размышляя над историографической ситуацией исследуемой темы, мы стремились по достоинству оценить усилия всех ученых, политиков и обществоведов, работы которых можно рассматривать как совокупность воззрении на жизнедеятельность сахалинского корейского сообщества а также в качестве теоретических ориентиров для ответа на вопросы в рамках нашего исследовательского поля. При этом поиск, отбор, систематизация обобщение и осмысление исторического материала детерминировались научными воззрениями и жизненной позицией автора. В ходе изучения первоисточников формировалась наша критическая точка зрения на исторические факты, на их внутреннюю сущность. Архиво-собирательная и научно-аналитическая работа на данном этапе завершилась изданием двух монографий, в том числе одна на японском языке, тематического сборника документов и материалов публикованием десятков различных статей, из них более 30 на корейском языке отражающих сквозной хронологический период с 1880 года до наших дней [104].

Главная сложность работы с выявленным архивным материалом заключалась в его противоречивости. Поэтому некоторые из приведенных в работе цифровых данных не могут претендовать на абсолютную точность хотя они и заимствованы из официальных документов. Дело в том, что документы эти составлялись в разных ведомствах, на разных уровнях и без единой методологии. Между тем именно отсутствие точной статистики и достоверной информации о корейском населении и его жизнедеятельности нередко провоцировало ошибочный подход органов власти к разрешению практических вопросов.

Определенные трудности были обусловлены особенностями транскрипции корейских имен и родовых фамилий, а также сменой их вначале на японоязычное и даже китайское, а после войны на русскоязычное написание и произношение.

Укажем также, что специфика темы и действующее российское законодательство обязывало автора соблюдать определенную закрытость некоторых архивных сведений конфиденциального (персонального) характера.

В целом привлечение опубликованных исторических материалов и новых документальных источников позволило, в основном, достичь поставленной цели нашего научного исследования, решить обусловленные этой целью практические задачи и аргументировать заключительные выводы.

Особенности объекта и предмета нашего научного анализа, характер постановки исследовательских целей и задач обусловили проблемно-хронологический принцип композиционного построения монографии структура которой состоит из введения, шести глав, заключения, приложений объединенных в три книги.

Обозревая все, до сих пор предпринимавшееся, автор пришел к выводу о необходимости разработки целостной концепции разрешения современных международно-правовых проблем сахалинских корейцев в контексте дальневосточной и мировой истории. Думается, что представленный материал и сделанные на его основе научные выводы заинтересуют официальные органы государственного управления. В работе над рукописью книги пришлось преодолевать разнообразные трудности. Но как бы то ни было, работа завершена, и можно надеяться, что знакомство с книгой окажется в чем-то полезным.

Автор выражает глубокую благодарность научному редактору доктору исторических наук Л.И. Галлямовой, рецензентам — доктору исторических наук М.С. Высокову и кандидату исторических наук О.И. Сергееву за высказанные ценные замечания и советы при ознакомлении с рукописью книги. Наша особая признательность директору Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, доктору исторических наук В.Л. Ларину и ученому совету института, с критических позиций оценивших представленное монографическое исследование и признавших целесообразным его публикование.

Искренняя благодарность начальнику управления по делам архивов Сахалинской области кандидату исторических наук А.И. Костанову, а также Л.В. Драгуновой, работавшей директором Государственного архива Сахалинской области (ГАСО), сотрудникам этого архива и особенно В.Д. Орловой, заведующей филиалом ГАСО — «Сахалинский центр документации новейшей истории» В.Н. Сучковой, директору Сахалинского областного краеведческого музея кандидату исторических наук Т.П. Роон и главному хранителю фондов этого музея К.Я. Черпаковой, заместителю директора Сахалинской областной научной библиотеки Т.Н. Арентовой и главному библиографу областной библиотеки С.В. Кургузовой, начальнику отдела статистики населения и обследования домашних хозяйств территориального органа Федеральной службы государственной статистики по Сахалинской области Н.К. Солдаткиной за деятельную и профессиональную помощь в поиске обширной исторической и цифровой научной информации для монографии, а также С.А. Заверткиной, с высочайшей добросовестностью выполнившей компьютерный набор рукописи.

Разумеется, проведенное исследование далеко не исчерпывает всех проблем жизнедеятельности сахалинских корейцев как геополитически обособленной части корейского народа. Но одно очевидно: с введением в научный оборот новых разнообразных архивных документов история сахалинских корейцев будет представляться более объективнее для адекватного воссоздания исторического процесса.

ПРИМЕЧАНИЕ

[1] Ларин B.Л. Дальний Восток России в контексте мировой истории: от прошлого к будущему // Дальний Восток России в контексте мировой истории: от прошлого к будущему: Материалы международной научной конференции 18-20 июня 1996 г. Владивосток, 1997. С. 6.

[2] Ключевский В.О. Курс русской истории: В 9 томах. М., 1987. Т. 1. С. 45.

[3] Ларин В.Л. Институту истории — 25 лет // Россия и АТР. Владивосток, 1996. № 2. С. 5.

[4] Ермакова Э.В. Дальневосточная историография о проблемах культуры // Дальний Восток России: основные аспекты исторического развития во второй половине XIX — начале XX века: Вторые Крушановские чтения. Владивосток, 2003. С. 100.

[5] Победа советской власти на Северном Сахалине (1917-1925 гг.): Сб. док-в и мат-лов. Южно-Сахалинск, 1959. С. 129-130.

[6] Там же. С. 139-141, 257.

[7] Зиланов В.К, Кошкин А.А., Латышев И.А. и др. Русские Курилы: история и современность: Сб. док-в по истории формирования русско-японской и советско-японской границы. М., 1995. С. 49-50.

[8] Пржевальский Н.М. Путешествие в Уссурийском крае. 1867-1869. М., 1947.

[9] Кафаров П.И. Этнографическая экспедиция в Южно-Уссурийский край // Известия Императорского Русского географического общества. 1870. T. VII. Отд. II.

[10] Вагин В.И. Корейцы на Амуре // Сборник историко-статистических сведений о Сибири и сопредельных ей странах. Вып. 2. СПб., 1875. Т. 1. С. 1-29.

[11] Максимов А.Я. Корея и Россия // Новое время. 1884. 24 сентября; Он же. На далеком Востоке. Полное собрание сочинений. Книга первая. СПб., 1898; Он же. Наши задачи на Тихом океане: Политические этюды. СПб., 1894.

[12] Скальковский К.А. Русская торговля на Тихом океане: Экономическое исследование русской торговли и мореходства в Приморской области. Восточной Сибири, Корее, Китае, Японии и Калифорнии. СПб., 1883.

[13] Буссе Ф.Ф. Уссурийский край // Живописная Россия: Отечество наше в его земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом значении. Очерк IX: Восточные окраины России: Приморская и Амурская области. СПб.; М., 1895. Т. 12. 4.2.

[14] Риттих А.А. Переселенческое и крестьянское дело в Южно-Уссурийском крае. Отчет по командировке чиновника особых поручений переселенческого управления А.А. Риттиха. СПб., 1899.

[15] Рагоза А. Краткий исторический очерк переселения корейцев в наши пределы // Военный сборник. СПб., 1903. № 6. С. 206-222.

[16] Насекин Н.А. Корейцы Приамурского края: Краткий исторический очерк переселения корейцев в Южно-Уссурийский край // Труды Приамурского отдела Императорского Русского географического общества, 1895. Хабаровск.

[17] Унтербергер П.Ф. Приморская область. 1856-1898 гг. СПб., 1900, Он же. О Приамурском крае. СПб., 1914.

[18] Смирнов Е.Т. Приамурский край на Амурско-Приморской выставке 1899 года в городе Хабаровске. Хабаровск, 1899.

[19] Меркулов С Д. Вопросы колонизации Приамурского края: Желтый труд и меры борьбы с наплывом желтой расы в Приамурье. Владивосток, 1911.

[20] Россов П. Национальное самосознание корейцев. СПб., 1906.

[21] Всеподданнейший отчет приамурского генерал-губернатора генерал-лейтенанта Духовского. 1893, 1894 и 1895 годы. СПб., 1895.

[22] Гродеков Н.И. Всеподданнейший отчет приамурского генерал-губернатора. 1898-1900. Хабаровск, 1901.

[23] Граве В.В. Китайцы, корейцы и японцы в Приамурье // Труды командированной по Высочайшему повелению Амурской экспедиции. Вып. 11. СПб., 1912.

[24] Корейский вопрос в Приамурье // Труды командированной по Высочайшему повелению Амурской экспедиции. Прилож. к вып. XI. Отчет поручика 1-го Сибирского стрелкового Его Величества полка В Д. Песоцкого. Хабаровск, 1913.

[25] Буссе Ф.Ф. Указ. соч. С. 424.

[26] Скальковский К.А. Указ. соч. С. 119.

[27] Вагин В.И. Указ. соч. С. 24, 29.

[28] См. например: Ципкин С.А. Участие корейских трудящихся в борьбе против интервентов на советском Дальнем Востоке (1918-1922 гг.) // Вопросы истории. 1957. № 11; Пак Б.Д. Освободительная борьба корейского народа накануне первой мировой войны. М., 1967; Бабичев И. Участие китайских и корейских трудящихся в борьбе против интервентов и белогвардейцев на советском Дальнем Востоке // Дальний Восток за 40 лет советской власти. Комсомольск-на-Амуре, 1958. С. 148-171.

[29] Цит. по: Вашук А.С. Главные задачи историков: направления и результаты исследований отечественной истории // Россия и АТР. Владивосток, 1996. № 2. С. 19.

[30] См., например: Аболтин В.Я. Остров сокровищ. Северный Сахалин. Хабаровск; Владивосток, 1928; Канторович В. Сахалинские тетради. М., 1965. С. 69-86; Ли Бен Дю. Южный Сахалин и Курильские острова в годы японского господства (1905-1945 гг.): автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1975.

[31] Искандеров А.А. Историческая наука на пороге XXI века // Вопросы истории. 1996. № 4. С. 7-19.

[32] Тертышный А., Трофимов А.В. Современные концептуальные ориентиры в изучении российской истории // Социальные трансформации российской истории: Докл. на научн. междунар. конф. 2-3 июля 2004 г. в Екатеринбурге. Екатеринбург; Москва. 2004. С. 571-584.

[33] Сахаров А.Д. О новых подходах к истории России // Вопросы истории. 2002. № 8. С. 3-20.

[34] Согрин В. Современная российская модернизация: этапы, логика, цена // Вопросы философии. 1994. № 11. С. 3-18.

[35] Алексеев В.В. Россия в контексте теории модернизации // Российские модернизации XIX-XX веков: институциональные, социальные, экономические перемены. Уфа, 1997. С. 4-5.

[36] Сенявский А.С. Социальные трансформации в России в контексте цивилизационной специфики (XX в.) // Социальные трансформации российской истории: Докл. на междунар. науч. конф. 2-3 июля 2004 г. в Екатеринбурге. Екатеринбург; Москва, 2004. С. 90-107.

[37] Ларин В.Л. Институту истории — 25 лет // Россия и АТР Владивосток. 1996. № 2. С. 5-9; Он же. Историческая наука Дальнего Востока России на рубеже ХХ-ХХI веков // Архивы Дальнего Востока России на пути в новое тысячелетие: Материалы региональной научно-практической конференции. Владивосток, 1998. С. 21-26; Он же. В будущее — с надеждой // Россия и АТР Владивосток, 2001. № 2. С. 5-15; Он же. Дальний Восток России в контексте мировой истории: от прошлого к будущему // Дальний Восток России в контексте мировой истории: от прошлого к будущему: Материалы международной научной конференции. Владивосток, 1997. С. 5-11.

[38] Мухачев Б.И. К вопросу о новых подходах к изучению истории Октябрьской революции // Дальний Восток России в контексте мировой истории: от прошлого к будущему: Материалы международной научной конференции. Владивосток, 1997; Он же. Политические проблемы становления советской власти в Приморье в годы революции и гражданской войны // Законодательные (представительные) органы власти в Приморском крае: история, современность, тенденции развития. Владивосток. 2000. Ч. 2. С. 92-96.

[39] Мандрик А.Т. Формирование исторической науки на Дальнем Востоке. К 80-летию академика А.И. Крушанова // Россия и АТР. Владивосток, 2001. № 2. С. 16-26; Он же. На марксистских догмах ...: Строительство «государственного социализма» на Дальнем Востоке России в 1920-1930-е годы XX столетия // Россия и АТР Владивосток, 1995. № 2. С. 27-31; Он же. Время и власть // Россия и АТР Владивосток, 2002. № 2. С. 142-146; Он же. Высшее образование и академические исследования на Дальнем Востоке. История и современность // Научно-методические аспекты деятельности вузов по реализации концепции образования в России: Тезисы научной конференции. Владивосток, 2003; Он же. Академик Крушанов и развитие исторической науки на Дальнем Востоке // Краеведческий бюллетень. Южно-Сахалинск, 1997. № 3. С. 138-144.

[40] Галлямова Л.И. Российский Дальний Восток в контексте новейшей отечественной историографии: Картина последних лет // Россия и АТР Владивосток, 2006. № 2. С. 115. См. также: Галлямова Л.И. Проблемы социально-экономического развития Дальнего Востока России второй половины XIX — начала XX века в трудах академика А.И. Крушанова // Дальний Восток России: Основные аспекты исторического развития во второй половине XIX — начале XX века: Вторые Крушановские чтения. 2001 г. Владивосток, 2003. С. 11-16; Она же. Проблемы и задачи // Россия и АТР Владивосток, 2001. № 2. С. 35-47; Она же. Основные тенденции социально-политического развития Дальнего Востока России накануне и в годы первой мировой войны // Азиатско-Тихоокеанский регион в глобальной политике, экономике и культуре XXI века: Материалы международной научной конференции. Хабаровск, 2002.

[41] Ващук А.С. Актуальные проблемы изучения социальной истории в XX в. // Россия и АТР. Владивосток, 2006. № 2. С. 23, 24, 26. См. также: Ващук А.С. Социальная политика СССР и ее реализация на Дальнем Востоке (середина 1940-х — 1980-е годы). Владивосток, 1998; Она же. Главные задачи историков: направления и результаты исследований отечественной истории // Россия и АТР. Владивосток, 1996. № 2. С. 16-24; Она же. История Дальнего Востока в советский период: концепции 60-90-х годов// Вестник ДВО РАН. Владивосток, 1996. № 2. С. 12-23; Она же. Социально-политические аспекты дальневосточного регионализма (середина 80-х — начало 90-х годов) // Дальний Восток России в контексте мировой истории: от прошлого к будущему: Материалы международной научной конференции. Владивосток, 1997. С. 32-33.

[42] Бок Зи Коу. Сахалинские корейцы: проблемы и перспективы. Южно-Сахалинск, 1989; Он же. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск, 1993.

[43] Бок Зи Коу. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск, 1993. С. 76.

[44] Там же. С. 18.

[45] Там же. С.70.

[46] Забровская Л.В. Современная российская политика в отношении Корейского полуострова // Вестник ДВО РАН. Владивосток, 1995. № 6. С. 45-56; Она же. Власти КНДР и РК в борьбе за симпатии сахалинских корейцев (1990-е годы) // Китай и АТР на пороге XXI века: Тезисы докладов. IX международная научная конференция. М., 1998. Ч. 1. С. 185-188; Она же. Россия и КНДР: опыт прошлого и перспективы будущего (1990-е годы). Владивосток, 1998; Она же. Российские корейцы и их связи с родиной предков (1990-2003 гг.) // Проблемы Дальнего Востока. 2003. № 5. С. 39-48.

[47] Сахалинская общественная организация дважды принудительно мобилизованных корейцев / Сост. Со Дин Гир. Южно-Сахалинск. 2001.

[48] Гапоненко К.Е. Трагедия деревни Мидзухо. Южно-Сахалинск, 1993.

[49] Пак Сын Ы. Проблемы репатриации сахалинских корейцев на историческую родину // Сахалин и Курилы: история и современность. Материалы научно-практической конференции (27-28 марта 2007 г.). Южно-Сахалинск, 2008; Он же. Обряды жизненного цикла сахалинских корейцев: рождение ребенка, пэкиль, толь // Материалы XXXVII научно-практической конференции преподавателей, аспирантов и сотрудников СахГУ. Южно-Сахалинск, 2006.

[50] Подлубная И.Ф. Источники формирования корейского населения на Сахалине // Миграционные процессы в Восточной Азии. Международная конференция: Тезисы докладов и сообщений. Владивосток, 1994. С. 115-117; Костанов А.И., Подлубная И.Ф. Корейские школы на Сахалине: исторический опыт и современность. Южно-Сахалинск, 1994.

[51] Высоков М.С. Перспективы решения проблемы репатриации сахалинских корейцев в свете опыта Израиля, Германии и других стран // Краеведческий бюллетень. Южно-Сахалинск, 1999. № 2. С. 94-102; Он же. Документы о депортации корейцев Северного Сахалина в Казахстан и Узбекистан в 1937 году в фондах Сахалинского центра документации новейшей истории // Корейский полуостров в новой международной обстановке. Сеул, 1992. (На кор. яз.)

[52] Пашков А.М., Подпечников В.Л. Книга Памяти о корейцах Сахалинской области, пострадавших от политических репрессий и депортации. T. V. Южно-Сахалинск, 2000.

[53] Бугай Н.Ф. Корейцы в Союзе ССР-России: XX век. История в документах. М., 2004. С. 166-169, 182, 183, 259, 260, 277, 278.

[54] Ку С. Корейцы — жертвы политических репрессий в СССР 1934-1938 гг. Книга первая. М., 2000.

[55] Цупенкова И.А. Забытый театр (из истории Сахалинского корейского драматического театра. 1948-1959 гг.) // Вестник Сахалинского музея. Южно-Сахалинск 1997. № 4. С. 207-213.

[56] Мандрик А.Т. История рыбной промышленности российского Дальнего Востока (50-е годы XVII в. — 20-е годы XX в.). Владивосток, 1994; Он же. Политические репрессии в рыбной промышленности Дальнего Востока в 1929-1931, 1937-1938 гг. // Политические репрессии на Дальнем Востоке СССР в 1920-1950-е годы. Владивосток, 1997. С. 153-164.

[57] Ващук А.С. Факторы и условия адаптации корейцев-мигрантов из СНГ в Приморье: 90-е гг. XX в. // Исторический опыт освоения Дальнего Востока. Этнические контакты. Вып. четвертый. Благовещенск, 2001. С. 85-91; Она же. Корейская диаспора в Приморье сквозь призму миграционных процессов (90-е годы XX в.) // Таможенная политика России на Дальнем Востоке. Владивосток. 1999. № 3. С. 38-51.

[58] Чернолуцкая Е.Н. Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в сталинский период // Вестник ДВО РАН. Владивосток, 1995. № 6. С. 71-79; Она же. Паспортизация советского населения как завершающая веха в утверждении тоталитарного режима в СССР: (На материалах Дальнего Востока) // Тоталитаризм как исторический феномен. Владивосток, 1996. С. 88-104; Она же. Принудительное переселение в дальневосточном регионе в 30-е годы // Народонаселенческие процессы в региональной структуре России XVIII-XX вв.: Материалы междунар. научн. конф. Новосибирск, 1996. С. 156-159; Она же. Архивные документы о политических репрессиях на Дальнем Востоке // Изв. рос. гос. ист. архива Дальнего Востока. Владивосток, 1997. Т. 2. С. 90-95; Она же. Трудовое и бытовое устройство корейцев на Сахалине в конце 1940-х — начале 1950-х годов // Вестник Центра корееведческих исследований ДВГУ. № 1. 2004. Спецвыпуск: материалы II международной научной конференции. Владивосток, 2004. Она же. Паспортизация дальневосточного населения (1933-1934) // Revue des Etudes Slaves. — Paris, LXXI/1, 1999. — P. 17-33. — Рус. и фр. яз.

[59] Ткачева Г.А. Демографическая ситуация на Дальнем Востоке России в 20-30-е годы XX в. Владивосток, 2000; Она же. Численность и состав корейского населения на Дальнем Востоке России в 30-е годы XX в. // 140-я годовщина переселения корейцев в Россию: историческое значение и современная оценка. Сб. статей. Сеул, 2005; Она же. Иммигранты на Дальнем Востоке России в 20-30-е годы XX в. // Вестник ДВО РАН. Владивосток, 1997. № 5. С. 98-112.

[60] Позняк Т.З. Переход иностранцев в российское подданство: правовые аспекты и ситуация в дальневосточном регионе (1860-1917) // Исторический опыт освоения Дальнего Востока. Вып. четвертый. Этнические контакты. Благовещенск, 2001. С. 185-192; Она же. Иностранные подданные в городах Дальнего Востока России (вторая половина XIX — начало XX в.). Владивосток, 2004.

[61] Петров А.И. Корейская диаспора на Дальнем Востоке России. 60-90-е годы XIX века. Владивосток, 2000; Он же. Международно-правовое положение корейцев на Дальнем Востоке России. 1860-1897 гг. // Таможенная политика России на Дальнем Востоке. Владивосток, 2000. № 1. С. 92-111; Он же. Адаптационные проблемы корейской диаспоры Дальнего Востока России начала XX в. // Адаптация этнических мигрантов в Приморье в XX в. Владивосток, 2000. С. 36-55; Он же. Культурно-бытовые условия жизни корейцев на Дальнем Востоке России (вторая половина XIX в.) // Культура Дальнего Востока России и стран АТР: Восток-Запад: Материалы научной конференции. Владивосток, 2000. Вып. 6, 7. С. 88-93.

[62] Корейцы на российском Дальнем Востоке (вторая половина XIX — начало XX вв.). Документы и материалы. Владивосток, 2001; Корейцы на российском Дальнем Востоке (1917-1923 гг.). Документы и материалы. Владивосток, 2004.

[63] Нам С.Г. Российские корейцы: История и культура (1860-1925 гг.). М., 1998. С. 7-8.

[64] Бугай Н.Ф. Социальная натурализация и этническая мобилизация (опыт корейцев России). М., 1998. С. 22-23.

[65] Бок Зи Коу. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск, 1993. С. 3; Высокое М.С. Вступительная статья к книге Бок Зи Коу «Сахалинские корейцы: проблемы и перспективы». Южно-Сахалинск, 1989.

[66] Костанов А.И., Подлубная И.Ф. Корейские школы на Сахалине: исторический опыт и современность. Южно-Сахалинск, 1994. С. 3.

[67] Пак Б.Д. Корейцы в Российской империи (дальневосточный период). М., 1993; Он же. Корейцы в Советской России (1917 — конец 30-х годов). М.; Иркутск; С.-Петербург, 1995; Аносов С.Д. Корейцы в Уссурийском крае. Хабаровск; Владивосток, 1928; Ким Сын Хва. Очерки по истории советских корейцев. Алма-Ата, 1965; Бэ Ын Гиёнг. Краткий очерк истории советских корейцев (1922-1938). М., 2001.

[68] Энциклопедия корейцев России. 140 лет в России / Под редакцией Цой Брони. М., 2003; История Дальнего Востока в эпоху феодализма и капитализма (XVII в. — февраль 1917 г.) / Под ред. А.И. Крушанова. М., 1991; Рябов Н.И., Штейн М.Г. Очерки истории Дальнего Востока. XVII — начало XX вв. Хабаровск, 1958; Обзор острова Сахалина за 1899 год. СПб., 1900; Обзор острова Сахалина за 1900-1901 гг. СПб., 1902; Обзор Сахалинской области за 1913 год. Пост Александровский, 1914; Обзор Сахалинской области за 1914 год. Пост Александровский, 1916; Сахалинский календарь и материалы к изучению острова Сахалина. Пост Александровский, 1895; Сахалинский календарь... 1897; Сахалинский календарь... 1898; Сахалинский календарь... 1899; Тюремный вестник. СПб., 1893-1913 гг.

[69] Рыбаковский Л. Население Дальнего Востока за 100 лет. М., 1985; Он же. Население Дальнего Востока за 150 лет. М., 1990; Кабузан В.М. Дальневосточный край в XVII — начале XX в. (1640-1917). Историко-демографический очерк. М., 1985; Он же. Как заселялся Дальний Восток (вторая половина XVII — начало XX в.). Хабаровск, 1976; Демографические процессы и демографическая политика на Дальнем Востоке. Владивосток, 1997; Щеглов В.В. Население Сахалинской области в XX веке. Южно-Сахалинск, 2002; Он же. Советская колонизация Северного Сахалина (1925-1941 гг.) // Краеведческий бюллетень. Южно-Сахалинск, 2000. № 3; Он же. Обострение миграционной ситуации в Сахалинской области в 50-60-е годы XX столетия // Краеведческий бюллетень. Южно-Сахалинск, 2001. № 1; Он же. Переселение советских граждан на Южный Сахалин и Курильские острова в середине 40-х — начале 50-х гг. XX века // Краеведческий бюллетень. Южно-Сахалинск, 2000. № 4; Он же. Переселенческий аспект в становлении и развитии хозяйства Сахалинской области (1945-1980 гг.) // Сахалинской области — 55 лет. Южно-Сахалинск, 2002; Он же. Опыт советской демографической политики на Сахалине и Курильских островах в исторических исследованиях // Сахалин и Курилы: история и современность. Материалы региональной научно-практической конференции (27-28 марта 2007 г.). Южно-Сахалинск, 2008. С. 218-228; Базалийская О.Т. Из истории заселения о. Сахалина со второй половины XIX в. // Краеведческий бюллетень. 1994. № 2. С. 132-139; Гаксбах Ж. Очерк истории и населения Сахалина. М., 1905; Соколов Д.В., Тихонович Н.Н. Сахалин: природа, население, богатства. М., 1925; Народы Дальнего Востока СССР в XVII-XX вв. (историко-этнографический очерк). М., 1985.

[70] Леонов П.А. Очерк истории Сахалинской организации КПСС. Южно-Сахалинск, 1975; Дальневосточная партийная организация в борьбе за осуществление задач культурной революции. 1928-1937. Томск, 1971.

[71] Вопросы истории советского Дальнего Востока. Вып. I-V Владивосток, 1965. История и культура народов Дальнего Востока. Вторые Дальневосточные исторические чтения. Южно-Сахалинск, 1973; Культурное строительство на Дальнем Востоке (1917-1941 гг.). Владивосток, 1982; История культуры Дальнего Востока СССР XVII-XX веков. Советский период. Сборник научных трудов. Владивосток, 1990; Савельева Е.И. Население на Южном Сахалине и Курильских островах в послевоенный период (1945-1950 гг.) // Материалы XXXII научной конференции преподавателей и аспирантов Южно-Сахалинского государственного пединститута (апрель 1997 г.). Южно-Сахалинск, 1997; Исторический опыт освоения Дальнего Востока. Выпуск четвертый. Этнические контакты. Благовещенск, 2001; Стрюченко И.Г. и др. История культуры Дальнего Востока XVII-XX вв. М., 1998.

[72] Сенченко И.А. История Сахалина и Курильских островов. К проблеме русско-японских отношений в XVII-XX веках. М., 2005; Он же. Очерки истории Сахалина (вторая половина XIX — начало XX в.). Южно-Сахалинск, 1957; Сахалинская область. Южно-Сахалинск, 1960; Социалистическое строительство на Сахалине (1925-1945 гг.). Сб. док. и мат-лов. Южно-Сахалинск, 1967; Леонов П.А., Белоусов И.Е., Панькин И.В. Область на островах. Южно-Сахалинск, 1970; Социалистическое строительство на Сахалине и Курильских островах (1946-1975 гг.). Сб. док-в и мат-лов. Южно-Сахалинск, 1982; Сахалин, Курилы: на рубеже веков. Южно-Сахалинск, 2002; Высокое М.С. История Сахалина и Курил в самом кратком изложении. Южно-Сахалинск, 1994; Елизарьев В.Н. Подлинная история Курильских островов и Сахалина. XVII-XX вв. М., 2007; Лебедев Е.В. Советский Сахалин. М., 1933.

[73] Всесоюзная перепись населения 1926 года / Центральное статистическое управление СССР. Отд. переписи. — М., 1928. Т. 7: Дальневосточный край. Якутская АССР, отд. 1: Народность, родной язык, возраст, грамотность; Итоги Всесоюзной переписи населения 1989 года: Краткая социально-демографическая характеристика населения Сахалинской области. — Южно-Сахалинск, 1990; Сахалинская область в цифрах. Южно-Сахалинск, 1987; 50 лет Сахалинской области. Южно-Сахалинск, 1996; Сахалинская область на рубеже XXI века. Южно-Сахалинск. 2001; Демографические процессы в Сахалинской области (1947-1997 годы). Южно-Сахалинск, 1998; Распределение населения области по общественным группам, отраслям народного хозяйства, уровню образования. Южно-Сахалинск, 1991.

[74] История Сахалинской области. Южно-Сахалинск, 1963. История Сахалинской области. Южно-Сахалинск, 1981; История Сахалинской области с древнейших времен до наших дней. Южно-Сахалинск, 1995; Шевченко Н.С. Население Сахалинской области. Южно-Сахалинск, 1989.

[75] Бэ Ын Гиенг. Советские корейцы в 20-30-е годы XX в.: дис. ... канд. ист. наук. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1998; Фаттахова Е.Н. Корейские диаспоры в России и США: История, адаптация и интеграция (конец XIX — XX вв.): дис. ... канд. ист. наук. Кубанский госуниверситет. Краснодар, 2004; Петров А.И. Корейцы на русском Дальнем Востоке в эпоху российского капитализма (1861 — февраль 1917 гг.). Владивосток, 1988; Щеглов В.В. Эволюция государственной политики формирования населения Сахалинской области (1925-1998 гг.): дис. ... канд. ист. наук. Хабаровск, 1999; Гридяева М.В. Демографические процессы, административное развитие и становление социальной сферы на острове Сахалине в середине XIX — начале XX века: дис. ... канд. ист. наук. Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока РАН. Владивосток, 2003; Скоробач И.Р Становление народного образования на Сахалине во второй половине XIX — первой четверти XX века: дис. ... канд. педагог, наук. М., 2002; Шалкус Г.А. История становления и развития нефтяной промышленности на Сахалине (1879-1945 гг.): дис. ... канд. ист. наук. Владивосток, 2004; Тетюева М.В. История формирования и развития угольной промышленности на Сахалине (середина XIX в. — 1945 г.): дис. ... канд. ист. наук. Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока РАН. Владивосток, 2004; Калиниченко О.В. Особенности этнического и морального самосознания корейцев в условиях межэтнического взаимодействия с русскими: дис. ... канд. психол. наук. М., 2004; Пак Дже Кын. Эмиграция корейцев в Россию (вторая половина XIX в. — 1917 г.): дис. ... канд ист. наук. М., 2000.

[76] Галлямова Л.И. Источники по истории социально-экономического развития Южного Сахалина и Курильских островов (2-я половина XIX в. — начало XX в. // Исторические чтения. Труды Государственного архива Сахалинской области. Южно-Сахалинск, 1997. № 2. С. 305-324; Она же. История социально-экономического развития Сахалина во второй половине XIX — начале XX в. в освещении дореволюционных российских авторов // Сахалин и Курилы в войнах XX века: Материалы научной конференции 7-10 июня 2005 г. Южно-Сахалинск, 2005. С. 194-203.

[77] Высоков М.С. Советская историография истории открытия и исследования Сахалина и Курильских островов. Препринт. Южно-Сахалинск, 1984.

[78] Костанов А.И. Источники по истории Сахалина и Курильских островов в фондах и коллекциях личного происхождения. Владивосток, 1994.

[79] Стефан Д. Сахалин. История. Оксфорд, 1971.

[80] Bishop I.L.B. Korea and Her Neighbours. A Narrative of Travel, with an Account of the Recent Vicissitudes and Present Position of tve Country. Second Impression Vol. 2. L„ 1898.

[81] Kolarz W. The peoples of the Soviet Far East. L.: George Philip and Son Limited 1954. P.42.

[82] Лo Ен Дон. Проблема российских корейцев: история и перспективы решения М., 1995.

[83] Гэндай нихон гайкоси кэнкю. Токио, 1956; Нихон гайко-но бунсэки Токио 1957.

[84] Пак Хен Чжу. Репортаж с Сахалина. Издательский дом «Агни», 2004.

[85] Там же. С.58.

[86] ГАСО. Ф.53. Оп.1. Д.2519. Л.65.

[87] Ханья С. Интеграция сахалинских корейцев в советское общество в середине 50-х годов XX столетия // Краеведческий бюллетень. Южно-Сахалинск. 2005. № 4. С. 195-212.

[88] Там же. С. 195.

[89] Там же. С. 197.

[90] Там же. С. 195-196.

[91] Кузин А.Т. Приморье — Сахалин: далекие и близкие времена дальневосточных корейцев. Токио, 1998. (На яп. яз.)

[92] Ханья С. Указ. соч. С. 197.

[93] Там же. С. 195.

[94] Пак Ген Сик. Тесэдзин кёсэй рэико-но кироку. Токио, 1967. (Документы о насильственной мобилизации корейцев). (На яп. яз.)

[95] Ко Рим Гон. Сахалин и послевоенная ответственность Японии. Токио, 1990. (На яп. яз.)

[96] Такаги Кенити. Старухи в тревожном ожидании. Токио, 1987. (На яп.яз.); Он же. Послевоенная ответственность Японии и Сахалина. Токио, 1990. (На яп. яз.)

[97] Вада Харуки. Корейцы на советском Дальнем Востоке // Столетняя история советских корейцев. Сеул, 1989. (На кор. яз.)

[98] Оонума Ясаки. Сахалин борёдин сарамдыл (брошенные на Сахалине люди). Токио, 1999. (На кор.яз.)

[99] Чхве Киль Сон. Сахалин: Юхёнгва кимины ттан (Сахалин: земля каторги и брошенных людей). Сеул, 2003. (На кор.яз.)

[100] И Сун Хён. Репатрианты с Сахалина. Сеул, 2004. (На кор.яз.)

[101] Щеглов В.В. Опыт советской демографической политики... С.220, 221, 223.

[102] Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. VII. Специальные курсы. М., 1989. С. 5.

[103] Дударец Г.И. Обзор японских фондов Государственного архива Сахалинской области // Краеведческий бюллетень. Южно-Сахалинск, 1995. № 2. С. 188-192.

[104] Кузин А.Т. Дальневосточные корейцы: жизнь и трагедия судьбы. Документально-исторический очерк. Южно-Сахалинск, 1993; Он же. Приморье — Сахалин: далекие и близкие времена дальневосточных корейцев. Токио, 1998. (На яп. яз.); Он же. Переход корейцев в дальневосточные пределы Российского государства (Поиски исследователя). Южно-Сахалинск, 2001; Он же. Сахалинские корейцы: история и современность. 1880-2005. Южно-Сахалинск, 2006 и др.

По вопросам приобретения книги обращаться к автору — Анатолию Тимофеевичу Кузину по адресу:

СМ. ТАКЖЕ

К ПОСЕТИТЕЛЯМ САЙТА

Если у Вас есть интересная информация о жизни корейцев стран СНГ, Вы можете прислать ее на почтовый ящик здесь